Андрей Меркулов - Крылья земли

Чем больше она видела детей, больных и здоровых, и чем чаще приходилось ей видеть разные семьи и разные отношения в них, тем больше она убеждалась, что человек, который по-настоящему любит детей и не только своих, вообще не может быть жестоким или равнодушным. Ни в чем. Ни дома, ни на работе. Иное представление о людях просто не укладывалось в ее сознании.

А между тем в их поликлинике все было не так. Врачи были пожилые, опытнее Нади и знали свое дело лучше Нади, но ей все время казалось, что работают они так, как будто без конца продают одни и те же билеты в пригородной железнодорожной кассе. В свободное время они говорили только о своих личных делах и торопились скорей уйти домой. Из пятнадцати врачей не все работали у них постоянно, некоторые консультировали в разных поликлиниках и поэтому вечно спешили с консультации на консультацию. Особенно сердилась Надя на заведующую — от нее должно было зависеть больше всех. Чтобы правильно распределить врачей по участкам, чтобы в регистратуре перестали без конца терять и путать карточки больных, чтобы рентгенолог работал в те часы, когда это удобно врачам, чтобы не раздражали все время разные пустяки: то, что вату экономят бестолку, и так далее, — надо было что-то предпринимать, и все это зависело от заведующей Серафимы Казимировны; а она сама ходила по поликлинике с усталым и безразличным видом, на все махнув рукой. Да еще при этом носила на шляпе совершенно не по возрасту легкомысленный пушок, что уже совсем не нравилось Наде. «Вместо того чтобы носить пушок, — думала Надя, — надо хотя бы сменить сестру на «фильтре»… У входа в поликлинику сидела сестра — осматривать детям рот и при подозрении на инфекцию пускать их не в общую приемную, а только в изолятор; эта сестра в совершенстве была похожа на ведьму, и многие дети, увидев ее, начинали орать уже от самых дверей поликлиники.

В полутемном и давно неремонтированном коридоре, где сказки уже слиняли на стенах, то и дело шастали какие-то сердитые бабки, разыскивая утерянную карточку своего младенца, и говорили с выражением:

— Чортова дюжина какая-то, а не полуклиника. Наказанье божье!

Наде очень хотелось все это исправить. Она думала, что это совсем не так уж трудно, — надо только хотеть, чтобы было лучше. Но она не знала, что ей самой для этого надо делать, кроме своей работы.

В поликлинике, кроме Нади, были еще две сестры-комсомолки. Но от них троих не так уж много зависело. Партийной организации не было: сама Серафима Казимировна стояла на учете в райздраве, двое консультантов — в других поликлиниках. Сначала Надя попробовала выступать на совещаниях, но на нее оглядывались с таким удивлением, что она совсем смутилась. Она еще так мало работала и так мало умела, что, очевидно, рано еще ей было учить других… Хотя беспорядки в поликлинике должны быть заметны каждому.

Тогда Наде захотелось попробовать выпустить стенгазету: она привыкла думать, что это помогает. Но прежде она решила зайти к Серафиме Казимировне и сказать ей все, что думает, прямо и откровенно.

Серафима Казимировна выслушала Надю очень внимательно, потом вздохнула и сказала, что все это правильно, Надя думала, что она обидится, а она просто сказала: все, что говорит Надя, правильно.

— Сюда надо нового заведующего, — сказала Серафима Казимировна, и Надя вдруг увидела, какие у нее усталые глаза. — Я сама очень больна и все время прошу, чтобы меня отпустили. А меня не хотят отпустить. Опытных врачей в районе мало. А наших в поликлинике расшевелить трудно. Кто себе побольше консультаций набрал, кто потихоньку новое место ищет. Попробуйте выпустить стенгазету. У нас ее два года не было.

Когда Надя хотела выйти, Серафима Казимировна остановила ее и сказала:

— Я вам советую купить такой же пушок на шляпу, как у меня. Это хорошо для маленьких. Они тогда врача меньше боятся. Раз в месяц они его обрывают совсем, а я новый пришиваю. Очень советую.

Наде вдруг стало перед ней очень совестно, и она вспомнила, что у Серафимы Казимировны ревматизм, она с трудом ходит, но до сих пор сама бывает на участках.

Вместе с сестрами Надя сделала стенгазету. Целый вечер на большом листе ватмана они рисовали различные недостатки, чтобы всем, кто плохо работает, стало стыдно и чтобы недостатки кончились. Стенгазета произвела сначала большое впечатление. Прочли ее все. Многие смеялись и радовались, что, наконец, появилась у них стенгазета, а те, кто был нарисован, очень обиделись, стали сухо здороваться с Надей и по возможности перестали помогать ей в работе. Серафима Казимировна вздохнула и сказала, что все нарисовано правильно. Но в общем все осталось по-старому.

Наде все это было так обидно, что дома, когда никто не видит, ей хотелось плакать. Она растерялась и не знала, что делать. Пойти в райком — это так или иначе значило бы жаловаться, а Надя не знала еще, как это делать и что надо в таких случаях говорить, чтобы был результат. Ей казалось некрасивым нападать на Серафиму Казимировну, которая сама все понимала, но ничего уже не умела сделать. Выход был только один — сменить заведующего, найти более энергичного человека, но Наде казалось, что ей, только что со студенческой скамьи, почти еще практикантке, рано предлагать менять заведующих.

Мать у Нади была очень простая женщина. Всю жизнь до пенсии она работала уборщицей в школе и мечтала, чтобы Надя стала доктором. Она очень переживала то, что Надя попала в плохую поликлинику. Как простая женщина, она обо всем рассуждала очень просто: надо перейти в другую, хорошую. И когда Надя приходила с работы расстроенная, она каждый раз заводила разговор об Иване Петровиче. Когда-то в их квартире жил слесарь Иван Петрович, который теперь стал большим человеком в районе — таким, что все его знали. Но кроме того, Иван Петрович был очень хорошим человеком и, встретившись случайно с матерью Нади на улице, всегда спрашивал, как Надя учится и как ее дела. Мать считала, что теперь самое лучшее — пойти ей самой к Ивану Петровичу и попросить, чтобы Надю перевели в другую поликлинику, потому что нельзя молодых посылать на плохую работу, где их только испортят, но не научат, а надо всегда посылать на самую хорошую… Надя каждый раз отвечала матери, что незачем говорить о том, чего не понимаешь, и просила прекратить этот разговор.

Однажды на улице Надя встретилась с Верой, с которой училась вместе. Вера была веселая и рассказала, что очень довольна своей работой: в их поликлинике ковры и пальмы, образцовый порядок и лучшие специалисты. Ковры и пальмы Надю не трогали, но образцовому порядку и лучшим специалистам она потихоньку позавидовала, хотя не сказала об этом Вере. Потом Вера вспомнила, что недавно на каком-то совещании опять ругали Надину поликлинику и говорили, что это «несчастье всего района». И тогда Надя неожиданно обиделась и стала защищать свою поликлинику, говоря, что не так уж в ней плохо и что многое можно сделать, чтобы она стала лучше.