Владимир Карпов - Федина история

— Вы, наверно, в конторе ясновидящих работаете? — попытался пошутить Иван. Показал на дюралюминиевое сердечко, — а это что, оракул?

— Это мне мальчишка из моей бригады сделал и подарил.

— Из вашей бригады?

— Да. Вы, наверно, думали, что я маленькая еще. Сколько, подумали, мне лет?

— Шестнадцать, семнадцать.

— Хм. Не-ет. Мне осенью уже девятнадцать будет, — вздохнула она.

— Ну! Вы в расцвете сил. Я по сравнению с вами дед, четвертную отмотал. Двадцать пять, — зачем-то набавил Иван себе год.

— Так это же мало! Для мужчины ерунда. Вы даже не в расцвете сил.

— Для мужчины, может быть. Но для человека… Добрые люди уже успевали дел понаворотить.

— И вы успеете. Сейчас время другое, информации много, надо ее переработать. Двадцать пять лет… Раньше солдаты только в армии столько служили, а потом еще семьи заводили. Вы обязательно что-нибудь сделаете, добьетесь, надо только неустанно работать.

— Хорошо, — рассмеялся Иван. — Буду неустанно работать.

Он хоть и смеялся, но в глубине что-то подспудное шевельнулось, отнеслось серьезно к ее словам. Незаметно подошли к универмагу.

— Мне сюда, — остановился Иван. — За лампочкой. Лампочка в комнате перегорела, а без света как-то скучно… Но… — Иван засуетился. — Может, вам тоже нужна лампочка?

— Нет. Я подожду здесь.

— Правда?

— Конечно. Только мы до сих пор не познакомились.

— Иван. — Он не мог без гордости называть свое имя. — Можно Ваня, Ванька. И переходим на «ты». Идет?

— Ива-ан! Как здорово-о!.. Хм. А меня зовут противно. Если имя мое вам… тебе не понравится, я не разонравлюсь?

— Нет, ни капли.

— Валя.

— Красивое имя!

— Тебе нравится? Ну пусть.

Он нырнул в магазинную сутолоку — праздник на носу. Закрутился в толпе, спеша найти нужный отдел. У кассы очередь. Не стоялось. Чудеса какие-то, первый раз такое, распирает всего, в голове кавардак — это же… слов нет, прямо какая-то материализация его мечты! Вот он здесь, в очереди, а всей душой, руками, ногами там, с ней: стоит она сейчас, немножечко растерянная, ежится, отчего погончики на клетчатом пальтеце топорщатся коромыселками, ее одолевает радостный непокой, удивление, в волнении она даже причмокивает губами, вся живет встречей с ним… Впереди стоящую цепочку людей словно застопорило, и Иван испытывал сильное желание давануть ее грудью. Не выдержал, предупредив позади стоявшую женщину, что вернется, помчался к выходу, кого-то зацепил по пути, крутнулся на ходу юлой, прижал руку к сердцу, склонился: извините — и дальше! Увидел ее еще через стеклянные, шаркающие туда-сюда двери. Она стояла почти так, как он и представлял: плечики поджаты, на сомкнутых руках висит сумочка… Только спокойней. И скучала, кажется… Он сдержанно пошей обратно. Снова с кем-то столкнулся, на него закричали, бросил походя: «Берегите нервы». То, что переполняло его, волновало, заставило сорваться с места, вдруг как-то погасло. А чего, собственно, распрыгался? Ну, милая, обаятельная девочка, подкупает незащищенностью, открытостью, естеством видимым. С интуицией. Хотя, если вдуматься, никакой особой проницательности в ней нет — действуют на него ее простота и наивность. А еще весна и настроение. Да разве он не встречал подобных — сколько угодно! И красивей и задорней. Таких уж совсем неземных обаяшек с восторженным взором — рот раскроешь от удивления! А здесь на самом деле что: игра в исключительность, в вечное духовное паренье, в богатство ощущений и прочая бодяга! И если постараться отбросить собственные надумы — всегда он что-то этакое в людях видеть хочет, усложняет все — ситуация такова: девушка идет одна, кто-то подарил ей сердечко металлическое, собственное сердце расшевелено, уже чего-то хочется, а тут весна, первое тепло, вечер, предпраздничный ажиотаж, может, праздник провести не с кем, в компании с новым кавалером появиться приятно, парень топает рядом, видок терпимый — отчего бы не познакомиться! На то пошло, внешность ее не каждого растревожит, лишь, так сказать, душу романтическую, впечатлительную, или такого мозгодуя, как он — тут она верно угадала человека — интуиция все-таки есть. Но это все его обычные умствования. Жизнь проста. Надо просто встряхнуться, не так уж он часто позволяет себе развлечения. Самое смешное то, что она теперь и дальше, против своей воли даже, будет пытаться остаться такой, какой он ее увидел — обычно так бывает с людьми, когда воспримут их яркими и редкими. Ничего. Легкую блуждающую улыбку (загадочную), грусть в глаза (след жизненных испытаний), грудь колесом, вальяжная разболтанность — и вперед.

Иван уже с покупкой, склонив голову набок, ловко спрыгнул со ступенек.

— Что, Валюша, заскучала тут? Прости, лампочка во всем виновата и очередь, — легко выпорхнула у него фраза.

— Нет, — смущенно улыбнулась Валя. — Мне одной редко бывает скучно. Я думала.

— Даже так! Тогда все прекрасно. Пошли. А о чем думала, если не секрет?

— Обо всем и ни о чем. Так… Лезет в голову. Ты когда пошел, я заметила, шрам у тебя, — с переносицы на щеку у Ивана сползал легкий шрам, упал в детстве, — и представила, как ты дрался, а потом я рядом оказалась… Тебя это ножом?

— У, какие страсти! — Ему очень не хотелось разбивать ее иллюзии: драка, нож, он немножко герой, — так, пустяки…

— А тебе идет. Делает лицо мужественным.

— Так я специально себя украсил, ну вроде как я индеец.

— Я серьезно. А куда мы идем?

— Куда глаза глядят. А глядят они… на гастроном.

— Тебе надо купить покушать?

— Как тебе сказать, — засмеялся Иван, прищурил левый глаз. — Вот что я думаю, зачем нам дожидаться праздника, к чему условности? Три дня туда, три дня сюда, какая разница. Тем паче на праздник я собираюсь домой, матери обещал, — получилось у него довольно бойко. — Предлагаю: давай праздновать прямо сейчас.

— Прямо сейчас? Давай.

Иван внезапно умолк. Одно из двух: или она идиотка, или… Если сам он не спятил.

По дороге домой он непрестанно балабонил, занимал спутницу. Крепко подустал от своей веселости. Тяготила невнятица всего этого знакомства — к чему оно движется. Казалось бы: на ночь глядя девушка идет к незнакомому парню, что тут непонятного? Но он видел перед собой такие ясные, доверчивые, удивленные глаза, трогательные ямочки на щеках, слышал детский заливистый смех и терялся.

Наконец, все пытаясь выглядеть обаятельным, особенным или каким там еще, он проговорил: «Вот и моя келья». И дальше, вкручивая лампочку в настольную лампу, плел: «Живу затворником, человеческая нога тут ступает редко, поэтому беспорядок страшный… Прости уж… Но, на мой взгляд, это все оболочка, содержание в другом, главное, чтоб не было хаоса внутри…» Суетясь, помог ей снять пальто, не без удовольствия отметил — при всей хрупкости она вовсе не угловата, наоборот, как говорится, все на месте, по-девичьи округлено, ладно скроено.