Анастасия Зорич - Встречи... Разлуки...

Да, все получилось как нельзя лучше. И Николай Степанович слишком уж внимательно смотрит на экран.

Еле заметно Татьяна коснулась плечом его плеча. Не почувствовал? Нет, притворяется или думает, что у нее вышло случайно. Оба увлечены погоней.

Несколько минут переждать… Она снова наклоняется, чтобы лучше разглядеть, что происходит на экране.

Он вздрогнул, повернул к ней голову. Глаза их встретились. Его взгляд скользнул по ее щеке, задержался на полуоткрытых губах. И Татьяне показалось, что этим взглядом он ответил: думаю о тебе.

Она чувствовала тепло его руки. Что происходило там, на ярко освещенном полотне, ни он, ни она не видели. Каждый из них чего-то еще ждал.

Погас экран. Николай Степанович едва успел отнять свою руку, как вспыхнул свет. Татьяна медленно встала, направилась к выходу. Ждала, что каким-нибудь вопросом он остановит. Но капитан остался сидеть в своем кресле и заговорил со старшим механиком.

Татьяна вошла в коридор. Громко переговариваясь, моряки расходились по каютам. Она открыла дверь в лазарет. Должен же Николай найти какой-либо предлог, зайти или хоть бы позвонить сюда.

А дальше? Всегда ждать, искать с ним встреч, ревниво ловить взгляд, который он украдкой бросит на часы, ссориться, мириться и опять ждать. Ведь он даже сейчас более сдержан, более уравновешен, чем она.

Но она перешла тот рубеж, за которым уже смешно и глупо играть в «официальность». На столе телефон. Набрать номер, услышать его голос. Говорить она ничего не будет. Только услышать его басовитое: да, да?

Легкий стук, и дверь в лазарет открылась. Виктор неуверенно перешагнул комингс.

Она молча поднялась. За спиной Виктора, в коридоре, кажется мелькнула белая куртка Дзюбы. Нет, показалось.

Совсем близко от ее лица, в полутьме, его лицо, растерянные счастливые глаза…

— Ты кому-нибудь сказал, что идешь ко мне?

— Важно ли это, Танюша?!

— С ума сошел! — прошептала она.

— Да, да, сошел с ума!

— Если ты не хочешь, чтобы меня перестали уважать…

— Танюша, милая.

— Тише. Мы еще обо всем поговорим. — Сейчас она не могла заставить себя даже улыбнуться. — Дай честное слово, что все останется как прежде. Так надо.

— Почему? Кому это надо? — спросил он.

— Я уже сказала, чтобы никто не посмел о нас плохо подумать.

— Разве так важно, что скажут?! Важно самим знать.

— Я тебя прошу! — Произнести эти слова ей удалось мягко, ласково.

— Если ты просишь…

Она закрыла ему рот ладонью. И он поцеловал ладонь.

— А сейчас я выйду..

По коридору, как назло, разгуливал Любезнов. Сердце Татьяны замерло. Только его здесь не хватало! Неужели видел Виктора?

— Вы меня ждете? — подавляя волнение, равнодушно спросила она.

— Я думал, вы еще на палубе обсуждаете шедевр киноискусства, — сказал Любезнов, устремляясь за ней. Она шла быстро, чтобы увести его подальше от лазарета.

— Что-нибудь случилось?

— Нога распухла.

— То есть, как? — Только теперь она заметила воспаленные глаза, тяжелое дыхание Любезнова.

— Распухла — и все. Болит, проклятая.

— Идите к себе в каюту и ложитесь. Вам нельзя двигаться. Я сейчас приду, осмотрю, — сказала Татьяна. Кажется, Любезнов ничего не заподозрил. А если б не он, если б вдруг кто-либо из штурманов или механиков почувствовал себя плохо? Стояли бы у закрытых дверей лазарета. Ее бы искали по всему судну.

Вернувшись в лазарет, она стала доставать медикаменты. Кажется, взяла все необходимое. Любезнову прежде всего надо лечь, а не бегать по трапам из каюты в каюту, в лазарет. А может, ей только показалось, что у него жар. Захотелось еще «посачковать», вот и вспомнил о своем ушибе.

Любезнов был в каюте один, его сосед, очевидно, стоял вахту.

— Так что у вас с ногой? — строго спросила Татьяна.

— Вы уже на меня не сердитесь? — улыбнулся матрос.

— Сержусь. Вы считаете, если женщина одинока, то можно нести всякую околесицу?

— Одинокая, несчастная, некрасивая, неудачница… — досказал, смеясь, Любезнов. — Комплекс неполноценности?

— А у вас какой комплекс? — стараясь сохранить все то же строгое выражение лица, спросила Татьяна.

— Полноценности! У меня все есть: жена, дети, долги, болезни, — словом все!

— Хватит зубоскалить, — рассмеялась Татьяна, — показывайте ваши болезни.

Но при одном взгляде на ногу матроса нахмурилась. Небольшая ссадина разранилась, голень опухла, покраснела. Синими жгутами вздулись вены. Зачем он ходил в таком состоянии?

— Думал, пройдет, — сказал Любезнов. — Да и не была она такой. Утром, правда, уже хорошо побаливала. Стал сейчас раздеваться и увидел.

— Надо же было прийти, — сердито проговорила Татьяна, ощупывая затвердевшие мышцы. Она беспокоилась о другом своем больном — Дзюбе, а у того все в порядке. Видимо, организм как-то приспособился к ожогам. Да и сам Дзюба не хуже ее знал, как лечиться. О Любезнове же она и не думала. И вот… Тяжелый случай. Мази, компрессы, что еще предпринять? Да, главное — антибиотики. Побольше антибиотиков. Сам по себе ушиб не мог дать такого резкого нарастания тревожных признаков, такого ухудшения.

Оставлять здесь Любезнова нельзя. Надо переводить в лазарет. То каюта, то лазарет. Действительно, проявила внимание!

— Не думала, что ваша нога в таком плачевном состоянии.

— Значит, неважные мои дела?

— Будем лечиться. Вам когда-нибудь стрептомицин кололи?

— Я никогда не болел.

Придется делать пробу. Опять уйдет время. А в таком состоянии важны каждые полчаса.

Все ухарство Любезнова как рукой сняло. Думал «милая докторина» успокоит, а она сама разволновалась.

Через час ему стало совсем плохо. Несмотря на введенные антибиотики, температура поднялась до сорока. Больной впал в бессознательное состояние, что-то бормотал. А Татьяна, сидя рядом с ним, листала справочник по хирургии. Острый тромбофлебит? Но он не дал бы такой высокой температуры. Остеомиелит? Тоже слишком бурное развитие. А если нужна будет ампутация? Кто это сделает? Только в порту, в больнице. Капитану она уже сообщила о тяжелом состоянии матроса. Если б они находились в Красном море или где-либо в северных широтах, легче было бы связаться по радиотелефону, попросить консультацию. Но ведь оперировать все равно невозможно.

Татьяна наклонилась к больному. Поправила на лбу пузырь со льдом, пощупала пульс. Никогда она еще не наблюдала такого частого прерывистого пульса.

Побежать к капитану. Пусть что-то делает, может, в какой-нибудь порт зайдет.

— Галя… Пить… Пить, Галя.

Он уже не раз звал жену. То выкрикнет, то невнятно пробормочет ее имя.

Позвонила по телефону Маринке. Не оставишь его одного. Та прибежала через несколько минут. Увидев Любезного, бросилась к нему.