Анастасия Зорич - Встречи... Разлуки...

— Боже мой, Толечка! Что же это с тобой?

— Посиди с ним, пока я схожу к капитану.

— А что делать? Надо что-то делать. Как же я не догадалась?! Он сегодня ничего есть не хотел, — причитала Маринка.

Капитан был на мостике и, выслушав Татьяну, вызвал начальника рации. Надо попробовать связаться с радиоцентром. Через него дозвониться в больницу моряков.

— В любую больницу, — сказала Татьяна.

Виктор посмотрел на нее.

— Трудно в это время. Но постараюсь. — На переносице незнакомая ей суровая складка.

— Жизнь человека от этого зависит!

— Понимаю.

— Через какое-либо наше судно попробуйте, — посоветовал капитан.

— Все понял. — Виктор скрылся в проеме дверей.

— Свяжется! С самим господом богом свяжется, — сказал Пал Палыч. — Таких радистов, как он, на Черном море раз, два и обчелся!

— Широты тут неблагоприятные. Суда редко встречаются, — пробубнил капитан, направляясь в штурманскую рубку.

Татьяна пошла за ним.

— Лучше бы в какой-нибудь порт, — умоляюще сказала она.

— Ну сами посмотрите на карту. Южная оконечность Африки. Где тут порты? До ближайшего сутки ходу.

— Ужасно! — Татьяна схватилась за голову.

— Но ведь только сутки. Ничего за это время не случится? — спросил капитан. Только теперь, в освещенной рубке, по выражению лица Татьяны, по ее отчаянному возгласу он понял, что положение Любезнова действительно очень тяжелое.

— Целые сутки?! Слишком долго! — прошептала Татьяна. — Скажите Виктору Дмитриевичу, пусть узнает, может, на каком-нибудь судне есть хирург. Должен же где-то быть хирург?

— Хорошо, хорошо! Успокойтесь. Он сделает все, что нужно. Подождите, пока выйдет на связь.

— Я не могу надолго оставлять больного.

— Так напишите все, что нужно. Виктор Дмитриевич передаст радиограмму. Если будет радиотелефонная связь, вызовем. Идите ко мне в каюту и пишите.

На листке бумаги Татьяна изложила симптомы болезни, свои наблюдения. В радиорубке молча положила исписанный листок на стол. Напряженный сидел Виктор у передатчиков и только кивнул.

Теперь хоть есть какая-то надежда связаться с судном, с берегом. Что-то уже делается.

Однако, когда Татьяна вошла в лазарет, чувство некоторого облегчения мгновенно улетучилось. Над больным стоял Дзюба и рассматривал вздувшуюся ногу Любезнова. Без всякого вступления он сказал:

— Резать надо — загнется хлопец.

— То есть, как? — машинально спросила Татьяна, глядя на посиневшие губы матроса, на желтизну у висков. — Ампутировать?

— Вот тут разрежь, — указывая чуть повыше раны, твердо проговорил Дзюба, словно он этим всю жизнь только и занимался.

— А если сепсис? — Она сказала первое, что пришло в голову. Не объяснять же Дзюбе насчет тромбофлебита, остеомиелита и всяких иных подозрений.

— Он уже есть, тот сепсис. Не стойте, не тратьте время, Татьяна Константиновна, доходит хлопец.

— Может, по радио свяжутся. А то вдруг навредишь.

— Некуда уже вредить.

Маринка схватила ее дрожащими руками за плечи:

— Спасите же Толика! Умрет он!

— Перестань! — хмуро сказала Татьяна. Дзюба прав. Медлить нельзя. Ну, а если она решится на оперативное вмешательство и потом — летальный исход?

— Выйди на минутку, дочка, — вдруг обратился к Маринке Дзюба и подтолкнул ее к двери.

Когда он вернулся к койке, круглое, добродушное лицо его было неузнаваемым. Тяжело раздувались толстые ноздри широкого приплюснутого носа, небольшие глазки свирепо уставились на Татьяну.

Она непроизвольно сделала шаг назад.

— Тебе тут що, круиз?! Обжиматься с хлопцами пришла? — Он больно стиснул ей плечо. — Бери ножа! И не финти! Я тебе не Витька!

— Вы с ума сошли! Как вы смеете?! — крикнула Татьяна.

— Бери ножа! Учили тебя, так дело делай. Не было бы тебя, так сами б впорались. Дочка! — крикнул в коридор Дзюба. — Иди, дивчинка, допоможи!

Татьяна мыла руки.

— Спирт, Татьяна Константиновна, давайте, — сказал Дзюба.

— Надо йод. Вон, Маринка, на полке. Инструменты, — каким-то не своим, Гортанным голосом сказала Татьяна.

— Ну и добре. И инструменты, все готово, — продолжал Дзюба. — У нас в лесу, это когда партизанили, товарищ Степан ножовкой, что по металлу, ногу Ваньке Лихачеву геть отшматовал. И спас хлопца! По сей час малярит. И не скажешь, что дядька на протезе. Простыней чистых принести?

— В ящике есть стерильные. — Татьяна почувствовала себя спокойнее оттого, что Дзюба был здесь. Его окрик и напугал, и отрезвил ее. С облегчением подчинялась она воле сильного, опытного и решительного человека.

— Вот тут бы надрез сделать. Крови поменьше будет, — тоном профессора произнес Дзюба.

Татьяна удивленно взглянула на него.

— Ну що?! Я у товарища Степана операционной сестрой, чи то братом состоял. Не боюсь кровищи, вот и взяли. Ну, с богом!

Все еще стояла со скальпелем Татьяна. Только бы не дрогнула рука, не повредить нерв. Задержав дыхание, сделала ровный, глубокий надрез.

Любезнов едва шевельнулся — не чувствовал боли, не слышал того, что говорят.

Дзюба подхватил тампоны, умело подал Татьяне, негромко посоветовал:

— Давай еще надрез. Повыше.

Татьяна стала чистить раны. Уверенность Дзюбы будто передалась ей. Как бы она без него обошлась? Дзюба завладел ее волей, ее сознанием, словно загипнотизировал.

— Маринка, носа вытри да разыщи санитарный паспорт Любезнова. — И, обращаясь к Татьяне, Дзюба добавил: — Хай глянет, какая у него группа крови.

— Конечно, конечно, — поспешно согласилась Татьяна, досадуя на себя, что не догадалась сама об этом распорядиться. Она наклонилась, разведя руки в стороны, послушала сердце.

Все те же частые прерывистые удары. Может, придется переливать Любезнову кровь. Вспомнилось, как поучала она кока насчет санитарии, с каким апломбом внушала ему элементарные вещи. И ни разу он не прервал ее, спокойно выслушивал разъяснения о вреде микробов и пользе чистых тарелок.

— Сделаем еще последний небольшой надрез, — сказала она. Раны очистились, несильно кровоточили, но закрывать их нельзя, надо сделать дренаж.

— Прокладочку, — пояснил Маринке Дзюба.

— Какие еще прокладки? — едва слышно пробормотал Любезнов.

— Очухался! — обрадовался Дзюба.

— Толечка! Тебе лучше? — Маринка склонилась над матросом.

Он не ответил.

— Опять в беспамятстве, — прошептала девушка.

— Сейчас закончим. — Татьяна старалась говорить спокойно.

Неожиданно в лазарет вошел капитан.

— Нельзя! Нельзя сюда! — крикнула она.

Николай Степанович отступил, прикрыл за собой дверь. Он спустился взглянуть на матроса, а главное, сказать, что Виктор Дмитриевич связался с «Россией». Если «Иртыш» изменит курс, то завтра в море они встретятся. На «России» хирург.