Анастасия Зорич - Встречи... Разлуки...

— Почему вы так думали?

— Было в нем что-то… Острое восприятие жизни. Свое отношение ко всему.

— Что ж это было, в чем выражалось? — Хотелось, чтобы он побольше говорил о сыне.

— Носился он как-то с мальчишками на велосипеде. И собачонка мчится с лаем за ними. Вдруг — грузовик. Дворняжка шарахнулась от машины Васе под колесо. У него справа грузовик, слева — обрыв. Как он тогда не убился. Ребята потом рассказали. И вот при всей его доброте был он нетерпим к слабостям. Вернее к тому, что мы привыкли называть слабостями. Не прощал их ни учителям, ни товарищам, ни самому себе.

Любезнов все еще лежал в лазарете, хотя опасность давно миновала, и с удовольствием принимал уход и заботы «милой докторины». Утром Маринка приносила ему фруктовый сок. Дзюба готовил вкусные блюда. Татьяна, приступая к перевязкам, ласково уговаривала его потерпеть.

Авторитет ее среди экипажа неизмеримо возрос, и этому в немалой степени способствовали многозначительные рассуждения Дзюбы о том, как быстро и умело была произведена операция. Об объяснении между ним и Татьяной, предшествовавшем операции, никто, конечно, не знал.

Но разговор этот хорошо помнила Татьяна. Помнила каждое слово. Она постаралась бы поменьше встречаться со стариком, тем более, что рука его зажила, но три раза в день необходимо было идти на камбуз, снимать пробу с пищи, и Татьяна с нетерпением ждала возвращения домой. Нет, нет, и речи не могло быть еще об одном рейсе. Официально она капитану об этом не докладывала, дожидалась удобного случая.

Наконец случай представился. Татьяна догадывалась, что капитан пригласил ее вместе осматривать Геную, чтобы обо всем поговорить: Генуя — последний порт захода перед возвращением домой.

Она так ждала свидания с этим романтическим прошлым, с «Генуей великолепной», как звали город в средние века. Теперь она осмотрит картинные галереи, мраморные дворцы с висячими садами и церкви, воздвигнутые учениками Микеланджело.

Еще с борта судна Татьяна любовалась виноградниками, оливковыми и апельсиновыми рощами, разрезанными серой лентой шоссе, то взбиравшегося в гору сквозь тоннели и по виадукам, то падавшего вниз к синей воде. Ближе к городу шоссе подчеркивала яркая оранжевая полоса — дорожка из битого кирпича для пешеходов.

У самого входа в порт высилась знаменитая башня-маяк, украшенная по самой середине и вверху ажурной лепкой и увенчанная круглым куполом светильника.

Город амфитеатром раскинулся на холмах, сползавших к заливу. Среди живописных старинных зданий нелепо громоздились небоскребы, нарушавшие весь архитектурный облик города.

С помощью взятого у Пал Палыча бинокля Татьяна разыскала здание, где несколько веков назад находился всесильный генуэзский банк, сейчас там разместилось управление порта.

Никак не могла дождаться своего спутника, чтобы пойти в город. Сегодня она и Николай разыщут улицу Данте и дом, где по преданию, родился Колумб.

…Нет, совсем не таким представляла она этот дом. Обветшалый, он казался маленьким и жалким рядом с двумя огромными колоннами у входа в крепость. Густой плющ, казалось, совсем вдавил его в землю. Узкая дверь вела в это убогое жилище с небольшими зарешеченными окнами.

— А вы ожидали увидеть дворец, — сказал Николаи Степанович и с улыбкой напомнил: — «Волшебник и царь генуэзец Колумб!»

— И не такой представляла себе Геную. Не такой она казалась с моря.

Из порта они шли узкими улочками, над которыми с веревок свисало белье. У дверей домов — старики, старухи-хозяйки, готовящие тут же на улицах пищу. Казалось, всем этим людям не хватило места в тесных с каменными полами комнатах. Через открытые окна громко переговаривались соседи. Их голоса заглушали крики торговцев-старьевщиков, продавцов жареной рыбы и устриц, сигарет и сладостей, банкометов, громко зазывавших к своим столикам прохожих.

— Мы могли бы прямо из порта по виадуку попасть в центр города, — сказал Николай Степанович. — Но должны же вы увидеть и ту Геную, где живет простой люд. А сейчас посмотрим чудеса этого города. — И взял стоявшее тут же такси.

По широкой улице они выехали на площадь, почти треугольную площадь, где окруженный темной зеленью возвышался прекрасный памятник.

— Колумбу? — воскликнула Татьяна.

— Наверное, узнали по открытке «Виды Генуи», — чуть-чуть улыбнулся капитан.

— Пусть по открытке.

Потом, когда они ехали по улице Гарибальди к зданию муниципалитета, где хранятся письма Колумба и скрипка Паганини, капитан рассказал о третьей реликвии города. Об акте о сдаче гитлеровского гарнизона Генуи партизанам и восставшему населению в апреле сорок пятого года.

— Как видите, и у современных генуэзцев есть свои исторические знаменательные документы, — заключил капитан.

Усталая и задумчивая, сидела Татьяна за столиком на открытой веранде кафе, куда они с Николаем Степановичем зашли поужинать и отдохнуть.

По тому, как был взволнован капитан, выкуривая одну сигарету за другой, она поняла, что не случайно выбрал Николай Степанович это полупустое кафе. Но, словно не замечая его состояния, смотрела на розоватую воду, отражавшую оранжевую кирпичную стену старинного приземистого здания, стоявшего на самом берегу залива.

— Так что же мы будем делать дальше? — спросил Николай Степанович, глядя ей прямо в глаза.

Лицо его постепенно краснело, и белое пятно на левой скуле проступало все явственней. Он не отводил от нее тяжелого взгляда и еще тише, хрипловатым голосом повторил:

— Что будем делать, Таня?

Первый раз он назвал ее по имени.

Не скрывая охватившего ее волнения, она ответила:

— Ты потребуешь для меня замену. Больше я в рейс не пойду.

— Это решено?

— Да. И ты знаешь почему.

— Знаю. Но…

Татьяна подняла на него глаза, и капитан не мог в них не прочесть недоговоренного.

— После того, как ты так отлично справилась со своими обязанностями, уходить, пожалуй, не следует.

— Что поделаешь?! Это уже неизбежно.

— Значит все… правда? — У него перехватило дыхание.

— Да. Пусть лучше разом все кончится. Забудем.

— Почему забудем?! Наоборот, когда ты уйдешь с «Иртыша», никто не посмеет мне ничего сказать, — горячо говорил он, стискивая ей руку.

— Никто? Пойдем, Николай Степанович. — Наклонив голову набок, Татьяна с грустью смотрела на него: пора возвращаться к судовым будням.

Капитан поднял руку, показал на часы:

— Еще есть время.

— Нет, надо идти. Когда мы будем дома… — Она не досказала, да и не нужно было ничего договаривать. Встала, пошла к дверям.

Капитан, погруженный в свои мысли, не глядя по сторонам, шел рядом. А она скользила взглядом по зажигавшимся ярким витринам.