Анастасия Зорич - Встречи... Разлуки...

— Да я вовсе не болела!

Каминские переглянулись.

— А Николай Степанович, когда был у нас, сказал…

— Томочка! — остановил жену капитан. Видимо, сообразив в чем дело, он не хотел подводить Терехова.

Однако Елена Ивановна уже все поняла, и воцарилось молчание.

— Э-э, ладно! Мало ли что бывает в семье! — первой нашлась Томочка. — Не обращайте на вашего Колю внимания. Посидит дома, отойдет. А вообще, Леночка, вам недостает обыкновенного женского лукавства.

— Тамара!

Она сразу же переменила тему:

— Пойдем с нами в кино. Итальянская комедия! — Томочка смеясь повисла на руке Елены Ивановны. — Идем, ну, пожалуйста.

— Я бы с удовольствием. Но сейчас не могу. Тороплюсь на сессию. — Елена Ивановна не отнимала руки. До чего милая женщина, и с ней так легко.

— Тогда мы вас проводим, — сказала Томочка.

— Ну, как ваш отец, ушел в море? — спросила Елена Ивановна, вспомнив разговор в доме Реутовых.

— Пошел. На буксир взяли.

— Небольшой буксирчик, — по своему обыкновению перебила мужа Томочка. — Вчера в Поти ушел. Провожали! О-о, видели бы, какую отвальную мы деду устроили!

— Боцманом пошел, — удовлетворенно вставил Каминский.

— Рад был дед, и не спрашивайте! Усы, как у таракана, торчат. Форменный пиджак купили. Чего в старом-то идти! Двадцать рублей на апельсины взял.

— Привезу, говорит, внуку, — пояснил капитан.

— Первый рейс после такого перерыва! Обязательно надо будет с друзьями посидеть. Рано, мол, меня списывать! Ну как не дать на апельсины?!

Супруги распрощались на бульваре, взяв с Елены Ивановны торжественное обещание непременно к ним зайти.

С волнением вошла Елена Ивановна в старинное здание, где помещался горсовет. Сегодня и вопрос слушался интересный — о ходе строительства, и выступить должен был новый председатель Анатолий Михайлович Кононенко. Слухи о нем ходили разные. Достоверным было только то, что пришел он с большого завода, где директорствовал не один год. До этого Кононенко работал на Дальнем Востоке. В директоры вышел из рядовых рабочих. В биографии этой не было ничего необычного, и толковали главным образом о характере нового председателя.

Говорили, что на заводе одни безмерно рады уходу директора, другие, наоборот, очень по этому поводу сокрушаются. Среди работников исполкома толки тоже были самые противоречивые. «Больно резок», сказал о нем кто-то из отдела народного образования.

Резок?! Тот, прежний председатель, тоже бывал резок. Как-то обсуждали ход ремонта Театра оперы и балета. Депутат, скульптор, молодая женщина, сказала, что лепные украшения перед входом в театр надо предварительно как следует очистить от наслоений. Руки Мельпомены деформированы.

— Неужели бригада москвичей сама не знает этого! — с усмешкой, прервав депутата, сказал председатель из президиума.

Бывало, что и других депутатов обрывали какой-либо неуместной репликой. Выступавшие возмущались. Потратили столько своего личного времени, чтобы выполнить задание, до мелочей во всем разобрались, вскрыли ошибки и вот — соблюдай в отношении к нерадивым работникам дипломатические тонкости.

Депутаты заполняли вестибюль. Курили, беседовали, покупали журналы и книги. Елена Ивановна подошла к киоску, где продавали крупные, яркие тепличные гвоздики.

— И мне возьмите пяток! — крикнул Осадчий. Он только что пришел и торопливо раздевался у гардероба.

Вместе с Осадчим Елена Ивановна вошла в зал заседаний.

— Приятную новость слышали? — спросил он.

— Какую?

Оказалось, что пришел ответ на просьбу, с которой обращались в Москву после заседания комиссии. Сообщалось, что бытовым предприятиям города будут присланы дополнительные материалы и деньги.

— Понимаете, это ведь большое дело, — говорил Осадчий. — Проверять нужно, но вот когда к проверке реальная помощь, это намного ощутимей.

Елена Ивановна не успела ответить. К столу президиума подошел крепкий широкоплечий человек лет сорока, с выпуклыми надбровными дугами, резко очерченными челюстями, широким подбородком.

— Кононенко, — сказал Осадчий.

Для ведения сессии избрали председателя и секретаря — депутатов из комиссии, занимавшихся проверкой строительства в городе. Кононенко вернулся в зал.

Один за другим депутаты докладывали о результатах работы, о своих выводах и предложениях. Потом, когда выступал Кононенко, Елена Ивановна поняла, почему идут разговоры о его «резкости». Он, проанализировав причины недостатков, назвал фамилии начальников, где плохо организован труд и быт строителей, и потом попросил названных товарищей подняться на трибуну, объяснить депутатам, почему допущены просчеты, как и когда они будут исправлены.

Без особого энтузиазма шли эти товарищи к трибуне, докладывали, отвечали на вопросы.

— А им не нравится вот так, при всех, держать ответ, — улыбнувшись, шепнул Осадчий.

— Зато нам такая «резкость» вполне подходит, — так же тихо отозвалась Елена Ивановна.

Осадчий кивнул.

Татьяне казалось, что она сумеет логично изложить свою просьбу — дальше жить в таких условиях, в каких живет она, совершенно невозможно. Ей было известно, что человек, к которому она шла на прием, — справедливый и внимательный. Неужели же он не разрешит ей поменять третью, самую маленькую, комнату. Она согласна жить где угодно, только бы отдельно.

По-своему и мама, и брат с невесткой неплохие люди, но слишком уж бесцеремонные. После того, как она почувствовала прелесть своей отдельной каюты, возвращение к прежней жизни — сущий ад.

Она должна добиться согласия на обмен хотя бы потому, что неизвестно, как еще сложатся отношения с Николаем. Даже в самом благоприятном случае он не сможет сразу развестись и жить отдельно от жены. Все это затянется. А гулять по улицам и скверам или, того хуже, встречаться у Нины никак нельзя. Одно дело Алик и совсем другое — человек, с которым хочешь связать свою судьбу.

Однако, дожидаясь в приемной своей очереди, она наслушалась всяких разговоров, и уверенность в том, что ей не откажут, сильно поколебалась.

В просторной комнате, куда ее пригласили, прием вел Петр Савельевич Лучко — молодой мужчина с усталым взглядом. Справа и слева у приставного столика — депутаты. Женщина с тонким смуглым лицом и карими продолговатыми глазами, от которых расходились лучи морщинок, словно она улыбалась как-то про себя, внешне оставаясь серьезной. Фамилию женщины, тоже называли в приемной — Ярошенко, так же как второго депутата — Знаменский. О нем говорили, что это знатный сварщик.

— Я вас слушаю, — сказал Лучко.

Татьяна почему-то растерялась и не сразу вспомнила первую, самую главную фразу, с которой хотела начать.