Анастасия Зорич - Встречи... Разлуки...

— Работаете на заводе и состоите там на учете, — уточнил Кононенко, прочитав заявление.

Филиппов кивнул.

— Вы инженер?

— Да, уже год. Вечернее отделение закончил.

— Ну что ж, в порядке очереди и получите, — сказал Кононенко, положив на стол заявление и книжку квартиросъемщика. — Вам даст завод, а работники милиции через райисполком жилплощадь получают.

Филиппов покраснел, опустил глаза на свои крепкие руки, руки рабочего человека.

Елена Ивановна взяла его заявление.

— У меня жена последние месяцы ходит, — не поднимая головы, пробормотал Филиппов. Задев коленом, стол, неловко поднялся, извинился и пошел к двери.

Елена Ивановна проводила его взглядом. Нет, человек этот не преувеличивает, не кривит душой. Не вошел, как иной посетитель, с заискивающей улыбкой, которая после отказа исчезает и лицо приобретает угрожающее выражение — «ничего, пойду жаловаться выше!»

До чего же этот паренек похож на Васю. И глаза, и волосы русые, вьющиеся. На людях и Вася далеко не такой бойкий, как дома.

У Филиппова нет никаких подтверждающих его слова документов, но говорит он чистую правду.

— А комнату ему надо оставить, — негромко проговорила Елена Ивановна и взглянула на Зину Мишину.

— Девять метров, непригодное жилье, а еще будет ребенок, — поддержала Зина. — Заметили, какой у него пиджачок?

— Ну, это еще ни о чем не говорит. Инженер, жена работает, — сказал Кононенко.

Его помощник поднялся, собираясь пригласить последнюю по списку посетительницу.

— Нельзя так отпускать человека. — Голос Елены Ивановны звучал взволнованно, и Кононенко взглядом остановил помощника. — Сколько мы с иным лоботрясом возимся, воспитываем, поддерживаем, трудоустраиваем. А этому, значит, не надо помочь?! Семья молодая. А он и правоты своей доказать не сумел. Даже справками никакими не запасся. Но ведь он имеет право на комнату, раз освободилась в той же квартире. И фамилия с теткой одна. Поддержать его надо. Обязательно.

— Я согласна с товарищ Ярошенко, — горячо заговорила Мишина. — Другой бы на его месте еще при жизни тети прописался на ее площади. Комната должна остаться за Филипповым.

— Вот это натиск, — рассмеялся Кононенко и снял трубку.

Объяснялся он с председателем исполкома.

— Вступились тут за Филиппова. Значит, его комната действительно в таком состоянии. Нет, нет, вовсе не вмешиваюсь в твои дела, это вот они, депутаты, вмешались. Понимаю, понимаю — наша милиция… Но ведь в этой же квартире… Ты разберись, учитывая настоятельные высказывания наших депутатов.

Кононенко положил трубку.

После приема Елена Ивановна, Зина Мишина и еще трое депутатов получили задание проверить те самые списки, о которых говорила женщина-плановик и пожилой рабочий.

Пока Лидия Павловна распределяла, кому и по каким адресам идти с проверкой, Елена Ивановна решила съездить к Филиппову. Ведь он и не догадается еще раз пойти в райсовет, сочтет разговор оконченным: в райсовете отказ, в горсовете — отказ, чего же опять идти? По тому, как он говорил, как извинялся, ясно, что дело свое считает решенным.

Филиппов несказанно удивился ее приходу. Он так и застыл у полки с книгами. Кроме него, в комнате сидел, свесив с кресла руки, старик могучего телосложения. На приветствие он не ответил, даже головы не повернул.

— Отец парализован, — объяснил Филиппов и, кивнув на полки, вздохнул: — В моей комнате сыро, так что книги я у тети держал. И сынишка тут спал.

— А отец? — спросила Елена Ивановна.

— Они с мамой тоже здесь, за занавеской.

Из кухни вышла мать Филиппова, сухонькая, маленькая женщина. Глаза красные, вспухшие от слез.

— Как я теперь без Сереги управляться буду? Ни поднять, ни повернуть мужа не могу. А сын его и во двор выносил, на солнышко.

— Но вы ничего этого не сказали, не объяснили! — Елена Ивановна укоризненно смотрела на Филиппова.

— У папы с мамой есть площадь.

— Восемь метров на Слободке, — вставила мать. — Ну и ладно там, восемь, не восемь. Так беда — ни воды, ни удобств.

— Вот и пришлось папу после больницы сюда перевезти. Они с тетей родные брат и сестра.

— Пойдемте, покажите мне, пожалуйста, вашу комнату, — попросила Елена Ивановна.

Маленькая комнатушка, трещина под потолком. Две узкие кровати. На одной из них лежала молодая женщина. Она села, закрыв тетрадь, которую читала, и поправила платье на округлом животе. Настороженный взгляд скользнул по лицу Елены Ивановны.

— Из горсовета, — сказал Филиппов.

— Смотрите, а потом посоветуйте, как нам здесь всем разместиться. — Она с неприязнью смотрела на гостью.

— Почему никто из вас не прописался на площади тети? — спросила Елена Ивановна.

— Она никак в себя не могла прийти, когда с папой это случилось. Как же повернулся бы язык: пропиши, — сказал Филиппов.

— Сережина вторая мама, — добавила молодая женщина, и они надолго замолчали.

— Я пойду, — сказала Елена Ивановна. — Всего вам доброго.

В коридоре, куда Елена Ивановна вышла с Филипповым, она остановилась и, стараясь говорить будничным тоном, заметила:

— Комнату, вероятно, оставят вам. Завтра же идите в райсовет и будьте понастойчивее.

— Они мне отказали, зачем же идти?

— Когда вы ушли, председатель позвонил в райсовет и ходатайствовал за вас. Думаю, теперь все уладится.

— Не верится, просто не верится, — пробормотал Филиппов.

— Вот мой номер телефона. — Елена Ивановна долго рылась в сумке, отыскивая карандаш, доставая блокнот. Ей трудно было говорить. Мальчик, совсем еще мальчик, как ее Вася, и такая семья на руках, столько забот. — Это домашний, это служебный номер. Завтра же позвоните и скажете, все ли в порядке.

В этот день предстояло еще много дел, но она не чувствовала усталости. Разыскивая нужные дома, беседуя с людьми, делая для себя пометки, она возвращалась мыслями к семье Филипповых. Даже приблизительно наметила план, как действовать, если в райсовете встретятся затруднения.

Спать легла поздно и на всякий случай завела будильник, чтобы пораньше попасть на работу. Как там сейчас Вася? Нет писем. Давно нет. Собирался куда-то в глубь тайги, вот и задерживаются. Они и раньше приходили с опозданием.

Мальчишки… И мать Сережи Филиппова, вероятно, немало воевала со своим, как все другие мамы. А пришел срок — и вон какой славный человек из него вышел.

Тишина за окном. Только изредка слышно, как там, за домами, промчится машина да легкий ветерок качнет кроны акаций. Они сонно зашумят — и снова тишина.

Проснулась Елена Ивановна от крика:

— Мама!..

Вася?! Васин голос. Она отчетливо слышала. Слышала крик отчаяния и боли…

Стояла у окна, не в силах унять сердце, успокоиться, смотрела в темноту ночи. Тишина.