Анастасия Зорич - Встречи... Разлуки...

Если б крикнул кто-то снизу, во дворе бы услышали люди, зажегся бы где-нибудь свет. Нет, во дворе все спокойно. Это она услышала во сне.

До утра Елена Ивановна ходила по комнате, не зная, что делать. Взять билет на самолет и лететь? Старалась успокоить себя, а сердцем чувствовала: беда случилась…

Тимофеевна покачала головой. Нельзя ведь так — совсем без отдыха. Небось, и вчера весь день хлопотала. Не поест вовремя, не поспит, где силы-то брать?! И не такое почудится.

— Все равно полечу к сыну, если еще день-два не будет писем, — сказала Елена Ивановна. И от этого решения немного успокоилась.

В полдень позвонил Филиппов. Все у него в порядке, полчаса назад на заседании райисполкома решилось.

Положив трубку, Елена Ивановна некоторое время сидела улыбаясь, представляя себе, как обрадуются домочадцы Сережи, когда он придет домой с радостной вестью. Комната большая, да еще к ней удобная кухня.

Вот и легче стало на сердце, как-то теплее от сознания, что хоть немного помогла Филиппову. Конечно, другие депутаты делают больше и вопросы поднимают более серьезные, более значимые, но и такие, как она, что-то вносят. И пусть незаметна другим эта работа, пусть буднична, прозаична, не то, что вести судно штормовыми дорогами, как капитан Терехов, но для себя знаешь: от души стараешься облегчить людям жизнь.

Елена Ивановна подошла к окну. Смех, визг, крики возле красной горки. Где же Гена? Вон, уцепился за деревянного слона, сейчас съедет по хоботу вниз. Раскраснелся, взлохмачен чуб. Раскинув руки, несется с горки, тут же вскакивает и снова карабкается на слона. Под навесом, вцепившись в перила лошади-качалки, друг против друга сидят близнецы Борис и Глеб. Ириша, девочка из старшей группы, что-то им рассказывает. Всегда возится с малышней и, подражая воспитательнице, относится к ребятишкам снисходительно. Толик носится по двору, подняв над головой самолет. Никаких других игрушек для него не существует. Петя, «профессор», как зовет его Ириша, в тени на скамейке рассматривает картинки. Этот часами может сидеть не двигаясь, только дайте ему побольше книжек.

Маленькие человечки, и у каждого свой характер, свои привязанности, свои увлечения. Есть среди них даже маленький дон-жуан, влюбчивый и страшно ревнивый Степа. Вот и сейчас он великодушно отдал ведерко Свете, а сам сидит на песке, глядя, как она играет.

Не забыть бы спросить Елизавету Григорьевну, купила ли она маски. Спектакль готов, а лисицы еще нет.

Неожиданно позвонил Осадчий:

— Елена Ивановна, воз и ныне там. Колосов все в том же подвешенном состоянии. Реутов сохраняет олимпийское спокойствие. Вроде бы мы к нему и не ходили.

— К прокурору, разве, обратиться? — неуверенно предложила Елена Ивановна.

— Отступать?! Ну уж нет! Я позвонил председателю горсовета, просил нас принять.

— Примет?

— Хоть сегодня. Можете освободиться к пяти часам?

— Могу.

Через час они встретились в приемной Кононенко и, так как секретарша куда-то вышла, направились прямо к нему.

— Заходите, заходите, товарищи депутаты, — сказал Кононенко, видя, что Осадчий в нерешительности остановился на пороге: в кабинете уже было двое посетителей. Один, пожилой, с красным бугристым лицом, удобно расположился в кресле. Другой, помоложе, с черными усиками, сидел на самом краешке стула. Даже не взглянув на вошедших, он, энергично жестикулируя, продолжал, что-то доказывать председателю.

— Значит, все дети появляются на свет в наших родильных домах, а лечить вы будете только своих, — сделал свое резюме председатель.

— Мы не виноваты, что у них в районе нет детской поликлиники, — сказал пожилой и, словно утомленный разговором, вздохнул и стал смотреть в окно.

— На ваших детей наша поликлиника просто не рассчитана, — горячо подхватил молодой и передернул плечами.

— И все-таки, пока не будет завершено строительство районной, вам придется принимать всех ребят, — невозмутимо возразил Кононенко.

— Не проще ли вашим детям пока лечиться, скажем, в Приморском районе, — сразу же отпарировал молодой. — Повторяю, у нас рассчитано лишь на свой контингент.

Кононенко обернулся к Осадчему и Елене Ивановне.

— Пусть скажут депутаты, можно ли не контингент, а больного ребенка везти в автобусе только потому, что он «не ваш»?

— Между прочим, «ваш» будет в том же автобусе сидеть рядом с «не вашим» и заразится, — негромко сказала Елена Ивановна, обращаясь больше к Осадчему, и тот так же вполголоса ответил:

— Да, странно. Наши, ваши дети.

И хотя депутаты обменялись репликами как бы между собой, пожилой отвел глаза от окна и, глядя на Осад-чего, с апломбом вымолвил:

— Не будем, товарищи, упрощать. Не надо обобщать!

— Почему же не обобщать? — спросил его Кононенко. — Как видите, не я один считаю неразумными доводы: нашим детям должно быть лучше, потому что наше ведомство богаче.

Кабинет оба представителя «богатого ведомства» покинули недовольными — пришлось согласиться на условия председателя, несговорчивого, упрямого человека. А его лицо оставалось прежним, внимательно вежливым, и только приглашая депутатов сесть поближе, он улыбнулся.

— Мы к вам за советом и помощью, — сразу же перешел к делу Осадчий.

Председатель слушал, не перебивая, и только когда Осадчий умолк, задал несколько вопросов.

— Мы составили справку. — Елена Ивановна положила перед Кононенко несколько отпечатанных на машинке страниц.

— Какая же помощь требуется от меня?

— Вероятно, лучше всего было бы передать справку секретарю обкома и попросить, чтобы коммунистов, руководителей управления, вызвали и спросили бы с них со всей строгостью за такое их отношение к Колосову, — ответил Осадчий.

— Верно. Спросить надо. Но к секретарю пойдете вы, Советская власть. Я со своей стороны тоже буду говорить о Колосове в управлении. Последнее время не все там благополучно.

— И к вам приходили? — спросила Елена Ивановна.

— По всем вопросам приходят. Проанализируешь жалобы, видишь, откуда их больше всего. Вот и едем, например, на завод. Ведем прием на месте, разбираемся.

Елена Ивановна взглянула на часы. Пора бы уже уходить, но Осадчий словно не заметил ее выразительного взгляда.

Кононенко закурил, и Осадчий, спросив разрешения, тоже достал сигареты.

Кононенко курил, не торопя его, очевидно понимая, что человеку надо собраться с мыслями.

— Я вот что хотел сказать, — Осадчий, не докурив сигарету, резким движением вдавил ее в пепельницу. — О всех нас, и о председателе, и вообще о горсовете судят не только по тому, как вы лично встречаете посетителей.

— Согласен.

— Так вот. Заходил вчера в нашу общественную приемную, — твердо продолжал Осадчий. — Ваш помощник записывал трудящихся на прием. Меня, этот товарищ не знает и разговаривал с людьми именно так, как мне передавали. Я уже не говорю о таких частностях, что и в выражении лица и во взгляде у него: а кто ты, собственно, такой? Тон грубый, высокомерный.