Анна Лупан - Обрести себя

Как-то возле родника путники наткнулись на румынский обоз. Вдоль дороги стояли повозки, груженные продовольствием и снарядами, неподалеку паслись лошади в сбруе. Солдаты плескались у колодца, валялись на траве. Увидев деда с двумя подростками, один из солдат насмешливо спросил:

— Эй, дед, далеко ли еще до конца земли?

Дед Епифан тяжело вздохнул и ответил невесело:

— Не так уж далеко, вон за тем холмом.

— Откуда ты знаешь по-молдавски? — удивился румын.

— От матери.

— Ишь, чертов дед, — сказал другой солдат. — Посмотри, Ника, нет ли у него бомбы за пазухой. — И придирчиво обратился к деду: — Ты где шатался, старик?

Дед внимательно вгляделся в лицо солдата, стараясь понять, что у того на уме.

— Ходил за счастьем, — с горечью ответил он.

— Ну, и нашел?

— Не видите, везу в тачке.

Несколько любопытных, задетых словами старика, подошли поближе.

Первый солдат сухо бросил:

— Не сиделось дома, поперся искать беду на свою голову.

— А мы-то разве другое что-нибудь ищем в этих местах, Томулеску? — не без ехидства спросил сухопарый румын.

— Ты, Костикэ, брось свою философию, — огрызнулся Томулеску. — Или по плетке соскучился?

— Нет, я уже затосковал по старой карге, которую рисуют в белом саване и с косой.

— Брось, пусть о ней думают другие. Лучше помечтай о тех пятидесяти гектарах земли, которые получишь после войны.

— Пятьдесят лопат земли и каску, — поправил другой.

— Ну, опять ударились в пессимизм! — Пожилой капрал считал своим долгом поднять дух солдат. — Солдат должен быть твердым и бодрым. — Чтобы переменить тему разговора, добавил: — Томулеску, поговори-ка с господином доктором, может, он сделает перевязку этому бедняге.

— Ему нечем перевязывать, — ответил Томулеску.

— А индивидуальные пакеты?

— Он их для себя бережет.

Господин доктор лежал на солнцепеке и читал книгу. Это был хорошо сложенный мужчина с интеллигентной внешностью. Он — прирожденный штатский, и военная карьера его не соблазняла. В армию его взяли недавно, в этот обоз он попал случайно: присоединился к нему, чтобы догнать свою часть. Доктор надеялся, что скоро его отзовут обратно в один из городов Мунтении, туда, где он работал до войны. Это ему обещали влиятельные родственники. А пока он скучал… Единственный, кому он хоть немного симпатизировал из окружавших его людей, был Томулеску, который казался ему приличнее остальных обозников. В свое время Томулеску проучился несколько лет в политехническом институте; хоть и не закончил, но кое-чего нахватался и беседовать с ним можно было часами.

Выслушав просьбу Томулеску, доктор закрыл книгу, подошел к Иону. При виде пропитанных кровью заскорузлых тряпок он с отвращением сморщил нос.

Дед Епифан глядел на него как на избавителя. Доктор!.. Сколько дней он мечтал встретить доктора! И теперь, не заметив холода в его глазах, глядел с надеждой, благоговением, обретая наконец-то уверенность в спасении Иона…

— Кто сделал ему ампутацию? — спросил доктор.

Старик недоуменно пожал плечами — не понял.

— Кто отрезал ему ногу?

— Я.

— Ты с ума сошел, старик! Я спрашиваю, кто сделал ему операцию?

— Я, господин доктор. Умереть мне на этом месте, если вру!

— Он и нам так говорил, — поддержали деда солдаты.

— Преступник, — холодно процедил доктор. — Тобой должен заняться трибунал.

— А что я говорил?! — подскочил тот самый солдат, который минуту назад предлагал проверить, не спрятана ли бомба за пазухой у старика. — Я сразу сказал, что это подозрительный тип. Он обвел нас вокруг пальца, разжалобил, а сам специально отрезал ему ногу, чтобы парень на войну не попал. Ну и артист, здорово сыграл!

— Что ты пристал к старому человеку? — загорячился Томулеску. — Не видишь, он и так чуть жив. Оставь его!

Доктор безнадежно махнул рукой и повернулся, чтобы уйти. Но Томулеску, добрая душа, не успокоился:

— Сделайте ему хотя бы перевязку.

— У двух акушерок ребенок остается с неотрезанной пуповиной, — отмахнулся доктор и с иронией бросил старику: — Прощай, коллега. Скажи спасибо, что дешево отделался.

Солдатам стало неловко, они затихли. Один из них сказал:

— Так ему и надо — пусть русские перевязывают.

— Не будь свиньей, — оборвал его сосед.

А Томулеску пошел следом за доктором. Между ними разгорелся спор, они перекидывались фразами, в которых часто слышались слова: прогресс, долг, гуманность. Дед Епифан ничего этого не понимал, да и не старался понять. Он думал о том, как бы скорей забрать внуков и потихоньку уйти. А то в самом деле задержат. Теперь не жди добра, еще придерутся… Но дело приняло другой оборот: доктор повернулся, зашагал обратно. Он был сердит, лицо покраснело.

— Развяжи эти тряпки, — приказал он старику, кивнув на ногу Иона.

Старик послушно наклонился над внуком. Однако снять повязку оказалось немыслимо — тряпки слиплись и присохли к ране. Потянуть сильней дед не решился и растерянно пробормотал:

— Если бы немного воды, отмочить бы. Илиеш, принеси воды.

Профессиональное чувство победило в докторе барскую брезгливость.

— Каннибал, — прошипел он, оттолкнув старика.

Сильным рывком оголил культю, не обратив внимания на крик Иона, и на секунду онемел при виде раны. Эта секунда показалась деду вечностью.

— Да-а-а, — протянул доктор после долгого молчания, — пусть теперь кто-нибудь попытается доказать мне, что Европа — цивилизованный континент. Гляди, Томулеску, а теперь скажи мне, где мы находимся: в середине двадцатого века в степях России или на заре человечества среди племени дикарей?!

— Цель оправдывает средства, — ответил Томулеску.

— Но не в медицине.

— Повсюду.

— Ты осел, Томулеску!

— По степени развития осел стоит на ступеньку выше чем свинья.

Доктор не остался в долгу — ответил более откровенной фразой. Он умело и быстро очищал рану, даже почти не глядя на нее. Ватные и марлевые тампоны летели через его плечо, доктор не смотрел даже, куда они падают — на землю или на голову кому-нибудь.

Эти окровавленные лоскуты марли и шарики из ваты изменили течение мыслей деда Епифана — он подивился расточительности доктора, ему стало жаль, что он портит так много добра. Разве нельзя было очистить рану двумя-тремя тампонами? Хорошо, что его, деда, не заставляют платить за это.

— В сорочке ты родился, гиппопотам, — сказал доктор, закончив перевязку и крепко хлопнув Иона по спине.

— Господин доктор, — придвинулся к нему старик, — будьте добры, скажите, затянется рана? Выживет он?

У доктора презрительно сверкнули глаза.

— Гм!.. Эта скотина уцепилась за жизнь.

Томулеску испуганно прервал его:

— Оставьте, доктор, не начинайте сначала! Будьте благородны до конца.