Павел Лукницкий - Делегат грядущего

Кольцо у него было серебряное, с камнем-змеевиком, и на камне вырезано: «Иргиз-Кул Султан Оглы мингбаши».

Это письмо Иргиз-Кул послал со своим сыном Турды. Иргиз-Кул рассчитывал, забрав у Шо-Закира свою дочь, сразу двух зайцев убить: отомстить Шо-Закиру и поставить его в прямую зависимость от себя, ибо Шо-Закир крепко любил свою жену и все, что угодно, сделал бы для Иргиз-Кула, чтоб получить ее обратно.

Шо-Закир, поверив Иргиз-Кулу, действительно ехал один, с женой. Его задержала поднявшаяся вода. А мы, нагрянув не вовремя, спутали все карты Иргиз-Кула, привели его в смятенье и себе чуть не испортили дела. А Шо-Закир, предупрежденный родственниками Иргиз-Кула, что нас всего пятеро, ночью оповестил свою банду и с нею на нас и нагрянул. Дело ему казалось верным, тем более что он рассчитывал на содействие Иргиз-Кула. А Иргиз-Кул держался спокойно, уверенный, что банда и без него нас перестреляет. А когда наша взяла, он, видите ли, как будто и чистым остался: прямых улик против него не оказалось.

Бедняга Тагбаш больше всех переволновался. Но зато теперь он — герой, все кессеки и хадырша до сих пор прославляют его «великую хитрость». Ему и Дадакулу от Иргиз-Кула туго тогда пришлось. Но Дадакул оказался смелым парнишкой, остался председателем сельсовета и мешал новым иргиз-куловским предприятиям.

Дело в том, что мы тогда экономически поддержали аличурцев, завезли им промтовары по себестоимости, дали муки, предоставили ряд других льгот. А Дадакул, сбросив экономическую зависимость от Иргиз-Кула, перестал его бояться и так начал нажимать на него, что тому вовсе житья не стало: забрал детей Иргиз-Кула в школу; жену и дочь, вернувшуюся к нему после взятия в плен Шо-Закира, направил на вечерний ликбез, организованный в следующем году; самого Иргиз-Кула заставил в порядке трудповинности работать на расчистке автомобильной дороги, к постройке которой, как вы знаете, мы приступили в тридцать первом году. Словом, действовал так, что мы только диву давались! И в конце концов Иргиз-Кул не выдержал — ушел за границу от своего рода и оставил такое письмо:

«Я был мингбаши и буду мингбаши, и никогда своему батраку Дадакулу командовать над собой не позволю, подчиняться ему не буду».

Мы-то знали, что Иргиз-Кул в чужие края собрался, но не препятствовали ему: один он был нам безвреден, а бегством своим он окончательно опозорил себя перед своим родом.

Сейчас Тагбаш живет опять в Аличуре, а Аличурский сельсовет — один из наиболее крепких на Восточном Памире… Теперь вам все, до конца ясно?

— Все!.. — улыбнулся я.

1933—1953

Тропа, бежавшая вдоль реки, в прошлом году превратилась в ровную широкую дорогу, по которой уже два раза ездил автомобиль. Мы ехали шагом; скоро налево за рекой я увидел афганскую крепость Кала-и-бар-Пяндж. Высоко над нами прогудел самолет. Марод-Али повернулся в седле.

— Я отдал бы трехмесячную зарплату, чтоб полететь так…

— Тебе хочется побывать в столице?

— Конечно. Там у меня друзей много, — ты и не знаешь, сколько у меня там друзей! Все на курсы поехали, все ученики мои!.. Очень я добивался этого, всю жизнь добивался, а теперь, смотри, что получилось; Вот я инструктор сейчас, все наяву пришло, сам видишь: сколько домов строится в Хороге! И больница новая, и кооперативы, и школы… Восемь лет назад ни одной школы не было в Горном Бадахшане, а теперь их сто двадцать. Кто-то их строит? Как ты думаешь, кто их строит? Мои ученики строят, живые мои ученики, рабочие люди!..

За поворотом скалы каменистая дорога выстлалась совсем гладко, и мой конь, упрямо мотнув головой, перешел на резвую рысь. Я не удерживал его, а Марод-Али выскакал на своем бадахшанце галопом вперед; моему коню это показалось обидным, и он тоже рванулся галопом. За новым поворотом дороги начинался подъем, и мы перевели запыхавшихся коней на шаг; Марод-Али потрепал своему гладкую шею и опять повернулся ко мне.

— А меня один раз объявили баем. Знаешь, когда меня баем объявили, я испугался здорово, и трясло меня, и стал совсем дурак (и так дурак, а тут еще больше). Я плакал. Долго плакал, потом взял ружье, зарядил, стреляться хотел. Отец увидел, что я выхожу из дому с ружьем, знал, что я много перед тем плакал, понял — отнял ружье. А потом я пошел в Хорог, заявление подал: «Как звать меня баем, когда я жил до сих пор как все бедняки и просил горох и муку на каждом дворе, и деревянные гребешки делал, и канал делал? Если меня звать баем, лучше поставить меня под стену и стрелять, это неверно, я не могу терпеть…» Ты не пускай лошадь, дай я расскажу, скоро приедем: вон тот поворот, дальше мое селение видно будет… Зачем торопиться?

— Ладно, шагом так шагом… — ответил я, работая поводом. — Ну и что же?

— Ничего… Вот товарищ в оике [11] Оик — областной исполком. , хороший такой был товарищ, пошел в волисполком [12] В описываемые годы на Памире еще не было проведено районирование, были волости. и мой сельсовет и говорил: «Что вы, с ума сошли? Давайте записку, чтоб назавтра исключили из баев». А потом все узнали: один старик, сволочь старик был, на нашей стороне опиум посеял, — мы один раз арестовали его, он признался в милиции, — председатель моего сельсовета (тоже сволочь был, под пиром [13] Пир (в буквальном переводе с шугнанского языка: старец, наставник, духовный отец) — наместник главы исмаилитской религии Ага-Хана. Пиры назначаются особыми фирманами (приказами) Ага-Хана. Исмаилитское население Западного Памира еще до недавнего времени подчинялось авторитету пиров. Секта «Исмаилия» возникла около XI века. Исмаилиты верят, что душа пророка Алия переходит доныне в его потомков, называемых имамами. Лицо, которое исмаилиты чтут как имама, потомка Алия, называется Ага-Ханом (Ого-Хон) — титул, данный англичанами Али-Шо, деду нынешнего имама, за услуги и участие в персидских походах и ставший наследственным. Нынешний (по счету сорок восьмой) исмаилитский имам, Сеид-Мухамад-Шо (Ага-Хан), живет в Бомбее и простирает власть над своими последователями от Средиземного моря до Индийского океана и Хотана. Оксфордский университет — в прошлом; в настоящем — титул «его высочество» и денежная субсидия от английского правительства, литературная деятельность, жена-парижанка, миллиардное состояние — таков облик Ага-Хана, этого крупнейшего капиталиста, именующего себя «живым богом». ходил) опиум сеял, и пир опиум сеял, и он сам старик, с ними тоже… Назначили тогда комиссию и много узнали, какое плохое дело там было. Тогда суд назначили, все враги мои тогда через голову полетели, — знаешь, как верблюд спотыкается, когда плохо идет… А самый главный — пир был; он умер в этом году, тоже дурак, мало ему курить было, наелся опиума, знаешь, яд в животе, вот умер. А все потому это случилось…