Павел Лукницкий - Делегат грядущего

Шо-Закир кричит:

«Ну, Дымский, переезжай на нашу сторону, — видишь, я своих людей отправил; вас будет трое и нас четверо, побеседуем обо всем».

Я отвечаю:

«Отлично. Поедем… Я остановлюсь на острове, и ты к острову подъезжай…» — и ощупал у себя за пазухой гранату и револьвер (я как-то не верил, что граната с запалом).

Иргиз-Кул подводит мне лошадь, а Миралим побежал за своей. Карабин я оставил на месте, рассчитывая незаметно поднять его после, и поехал к яме, где лежали стрелки. Особенно хотел передать Березовскому, чтоб он следил за Бек-Кулы. Я опасался, что тот в меня выстрелит. Передал распоряжение шепотом, а они не поняли, начали переспрашивать. Ко мне шел Миралим, был сзади меня шага на три. Когда я начал второй раз передавать приказание, Миралим закричал истошным голосом:

«Дымский, спрячься, стреляют!..» (Ему с бугорка было видно, как целилась группа стрелков.)

Я не разобрал, в чем дело, потому что тут над ушами у меня прожужжало, услышал залп, сорвало шапку у меня, сбило с ног Миралима, замелькали его киргизские чоко́й (остроносые сапоги). Он упал, я увидел окровавленную физиономию, халат в крови, решил, что Миралим убит, сам бросился к карабину — шагов шесть. Тут же бесится лошадь, перепугавшаяся и не дававшая себя поймать. Послышалась беспорядочная стрельба из нашей ямы и голос Березовского:

«Дымский, лезь в яму, что ты под пулями торчишь?»

Я увидел вылезших из ямы и стреляющих с колена красноармейцев, а Березовский сидел в яме и, тщательно выбирая цели, совсем не торопился стрелять.

Во время перепалки я очутился в седле и выехал на переправу через реку к острову (я себя вспомнил только тут, когда меня водой выше седла облило). Березовский одним глазом смотрел за мной, другим — на басмачей; увидев, что я переправился, выскочил из ямы и побежал на помощь ко мне, остановился на берегу и выжидает: кого же бить? А Шо-Закир оказался тоже на острове, около меня, верхом, старается схватить мою лошадь за повод. На нашу сторону переправляется человек двадцать вооруженных. Выехали на первый остров, скрылись за бугром, показались, опять спускаются в воду, переезжают ко мне.

Миралим лежит.

Они выезжают на мой остров.

У них на первом острове два человека и три коня лежат.

У меня — колебание: сейчас бросить гранату или еще поберечь ее?

Голос Березовского: «Бросай!»

Не знаю, что бросать, но бросил гранату вперед, в наступающих. Шо-Закир — рядом, тянет за повод, кричит: «Идем, идем, а то тут стреляют».

Граната разорвалась в воде, обдав водой, камнями, осколками больше всего морды лошадей. Они сбились в кучу, и тут упали от наших выстрелов четыре человека. (Карабин у меня, но я не стрелял, он висел на луке.) Шо-Закир тянет меня, я уже в воде. Шо-Закир, не дотянув мою лошадь метров пять до первого острова, бросил повод и вскачь принялся удирать, как раз прямо от меня, — я видел хвост лошади. Выехав на остров, Шо-Закир вынужден был взбираться на бугор. Инстинктивно я схватился за карабин и, не целясь, выстрелил, попал в ухо лошади, и она своим крупом придавила Шо-Закира, легла ему на живот. В его банде началось смятение. Повернули назад, скачут мимо меня, и первыми удирают телохранители в красных платках, лупят лошадей: один шашкой, другой ружьем.

Ко мне переправились Иргиз-Кул и Березовский. Взял я на седло Шо-Закира, связав ему руки сзади, и назад. На берегу подъехал к Миралиму — тот встал, не видит, ему кровью глаза заливает, — пуля вдоль лба скользнула, а другая разбила кисть руки, и все ж заряжает винтовку, хочет застрелить Шо-Закира.

У меня теперь забота — оставить Шо-Закира в живых и ехать за остатками шайки, которые еще не успели переправиться на чужой берег, Березовский и красноармейцы — на острове, стреляют по удирающим. Ругаю Миралима на чем свет стоит. Успокоил его кое-как, оставил ему Шо-Закира, переправился на первый остров и сразу очень обрадовался: лежит Бек-Кулы за бугром, держит в руках винтовку и кровью отплевывается: ему тремя пулями пробило легкие. Остальные удрали, и нам нельзя ехать за ними — там не наш берег. Собрали мы все трупы — пять трупов, а раненых перевязали, положили в тень и оставили. (Их через два часа родные на ту сторону забрали.) Поехали мы по своей стороне с пленником. Он все время мне очень нахально заявлял:

«Ну что ж, сейчас ты меня перехитрил, придет время — я тебя перехитрю».

Доехали все вместе (Иргиз-Кул с нами, а все киргизы его остались на верхней террасе) в урочище Нюша́ (киргизский аиль), у самого Зор-Куля. По дороге Шо-Закир беспрестанно оглядывался, потому что вот-вот на помощь должен был прийти Мамбед-бай со своими джигитами.

В аиле кессеков мы заночевали. Страшно нервная, напряженная ночь была: мысли Шо-Закира мы отлично знали, с часу на час ждали Мамбед-бая, который со своей свитой не мог не прийти на выручку Шо-Закиру. Уехать до рассвета, конвоировать Шо-Закира нельзя было: засады ждали из-за каждого угла, и потом мы должны были держать под наблюдением Иргиз-Кула.

На месте столкновения ночью горели костры — целая цепь костров, собрались все тамошние киргизы — тысячи три человек. Мы разъезды вокруг лагеря устраивали. Миралим только что перед тем женился, второй день его свадьбы был, в аиле находилась его жена, он поехал к ней, ну и по дороге перехватил одного пастушка, шпиона, и он сказал Миралиму, что или мы отдадим Шо-Закира, или будем все забраны.

Я заявил пастуху:

«Иди и скажи Мамбед-баю, что если он сам явится со своим секретарем Казы-Курбаном, то мы будем разговаривать, а если нет, то никаких парламентеров я не принимаю».

Отпустил этого пастуха.

Часам к четырем утра (как раз мое дежурство) они все переправились через реку и стали приближаться к нам — на лошадях, кутасах [9] Кутас — як. , верблюдах. Я оставил Миралима охранять Шо-Закира, а мы вчетвером вышли на горку, думали защищаться, если будет нападение, — патронов у нас было штук по пятьдесят на каждого. Они, конечно, численностью бы задавили, но они сами трусили (а мы тут всерьез начали бояться). Уже совсем светло — часов пять утра. Тут видим — с гор спускается Асан, брат Миралима, и с ним два милиционера с винтовками — киргиз Дурды и таджик Фарман. Я страшно обрадовался Асану, устроили тут же совещание. Асан настаивал, чтоб мы немедля выбирались оттуда и забирали с собой всю кочевку (которая за нас была).

Их властям мы послали письмо: «Шо-Закир со своей бандой открыл стрельбу и пытался перейти нашу границу с целью грабежа нашего населения. Мы, как представители власти, допустить этого не могли, поэтому получился конфликт. У нас есть раненый, с их стороны раненые, и убитые, а Шо-Закир живой у нас, и если они попытаются двигаться дальше по нашей территории, то Шо-Закира постигнет участь тех, убитых».