Павел Лукницкий - Делегат грядущего

Иногда, очень редко, Дымский приходит ко мне.

Однажды вечером, когда мороз затейливыми ледяными листьями расцвел на окне моей комнаты и эти листья озарялись зелеными молниями от скрипящих за окном трамваев, я сказал Дымскому:

— Расскажите же мне хоть теперь о взятии в плен Шо-Закира!

— Хорошо, — просто ответил Дымский. — Это старая история, но если вы так хотите…

Я услышал вновь все, что уже знал. И, облокотившись на угол моего письменного стола, Дымский посвятил меня во все остальное.

— Так, значит… Этого вы уже не знаете? Да. Сказал нам Тагбаш, сели мы с ним на коней, поехали. Я, Березовский, два красноармейца и Миралим. Выехали к перевалу Кумды, по направлению к границе. Взобрались на перевал, коней замучили — камни и снег.

«Давай тут ночевать будем», — говорит мне Тагбаш.

Смотрю на него — смеется, что ли: на вершине перевала, в снегу, без огня ночевать? Вижу — нет, не шутит. Стал я допытываться — он молчит. Ну, тут все мы на него обозлились.

«Брось, — говорю. — Надоело. Развел тайну — что мы, враги тебе? Объясняй!»

И Тагбаш рассказал:

«Я так говорю, Дымский, вот слушай. Там, внизу, у границы, сейчас Иргиз-Кул и все наши киргизы. Сегодня к Иргиз-Кулу туда Шо-Закир должен приехать. Один Шо-Закир с женой, и никто больше. Они немножко поссорились, а сегодня мириться будут. Вот, мы как раз туда и приедем; ты Шо-Закира, как бачу, как маленького мальчишку, запросто заберешь. Иргиз-Кул тебе не помешает, наши киргизы не дадут тебя Иргиз-Кулу в обиду. Ты и твои товарищи, считай — пять винтовок. Пускай Шо-Закир с винтовкой приедет: у него одна, у нас пять, — кому лучше? А только давай здесь ночевать, утром туда поедем. Лошади сегодня устали.

Слушаем мы Тагбаша.

«Верно говоришь? А Иргиз-Кул о нас ничего не знает?»

«Ничего… Правильно я говорю. Я еду с тобой, сам отвечать буду».

Выслушали мы Тагбаша, держим военный совет. Обсудили все и решили сейчас же вниз ехать. В самом деле: ночевать здесь — замерзнем, лошадей без корма заморим. А ехать — в темноте незаметней подъедем, да и случая упускать нельзя: как знать, может, Шо-Закир сегодня же вздумает уехать обратно?

Пока в верхнюю долину спускались, стемнело. Из боковой щели едет группа аличурских киргизов. Нос к носу столкнулись.

Тагбаш видит знакомого:

«Где Иргиз-Кул с Шо-Закиром?»

«Не приехал еще Шо-Закир, а Иргиз-Кул… — аличурец обернулся в седле. — Вон идет Иргиз-Кул».

Рванулись мы сразу, окружили Иргиз-Кула; он было вконец перетрусил, однако опомнился, скорчил умильную рожу, бормочет: «Амин, амин», улыбается, обе руки мне сует.

«Саламат, товарищ Дымский, как здоровье твое? Не устал ли ты? Откуда путь держишь? Сюда почему приехал? Как конь твой? Куллюк у тебя, скакун, а не конь… Привет тебе и Советской власти!»

Заливается, а у самого голос дрожит.

«Спасибо, Иргиз-Кул, все у меня в порядке. Вот едем мы далеко — в Вахан. Да, понимаешь, киик нам попался, гнались за ним, заехали в сторону. А ты как здоров? Сюда перекочевал давно ли?

«Пастбища приехал посмотреть, — уклончиво отвечает Иргиз-Кул. — Там у нас скоро все поедят, а здесь, слава аллаху, трава хорошая».

«Ну, добре, добре… Что ж, приятель, где у тебя юрта? Хотели мы дальше ехать, да темно совсем, придется нам у тебя ночевать. Примешь гостей?»

Иргиз-Кул, как услышал, что мы ночевать у него решили, сам не свой сделался — ни говорить, ни юлить не может. Расположились мы в юрте. Родственники Иргиз-Кула вокруг вертятся… Вижу я, не выгорит у нас дело, предупредят, сволочи, Шо-Закира! Делать, однако, нечего. Заночевали. Ночью — холод, мерзли, дежурили, юрту занесло бураном. Шо-Закира нет. Тагбаш мрачен, шепчет мне:

«Вот, Дымский, говорил я: на перевале ночуй. Опоздал Шо-Закир, вода вечером в реке поднялась, наверно, утра дожидаться остался на том берегу. А теперь что получится? Плохо, Дымский. И смотри теперь, как бы чего хуже не было. Ай, ай, Дымский, и моя душа с тобой пропадет!..»

Я сам не спокоен, однако отругнулся и думаю: если что, так Иргиз-Кулу первая пуля. Лежит он с нами, покряхтывает, не спит.

Ночь, однако, благополучна. Утром — Шо-Закира нет. Мы уже без всяких объяснений остаемся. Иргиз-Кул, видимо, прекрасно все понимает, однако сейчас он спокоен, и это меня раздражает. Ждем Шо-Закира. Полдень — все нет. Мы начинаем отчаиваться. Часа в три мы говорим Иргиз-Кулу:

«Пойдем вниз к реке. Может, рыбу поглушим, смотреть будешь».

Иргиз-Кул не противится, идет с нами. Оружия у него нет. Если и было, так, верно, раньше припрятал. Спустились мы вниз, к самой реке. А все киргизы остались на верхней террасе, расположились там лагерем. Часа в четыре я в бинокль разглядел клубы пыли на афганской стороне, около Зор-Куля. Пыль быстро к нам приближалась. Видимо, Шо-Закир, и не один, а с целой оравой. Решил я действовать напрямик. Велю Иргиз-Кулу тут же стоять и говорю своим хлопцам:

«Вы лезьте в яму и сидите там, наблюдайте. Я и Миралим будем вести с ним переговоры: ну, чего-нибудь наплету, может, поверит и один переедет сюда. А если в меня начнут стрелять, то вы стреляйте в целящегося и не вылезайте».

Взял я за пазуху гранату Мильса, кольт, а карабин положил под ноги, чтоб не было видно. С Шо-Закиром ехала большая ватага. Подъехав, разделилась. Сорок или пятьдесят басмачей объехали кругом, поднялись на террасу и там расположились, а Шо-Закир с восемью приближенными (его помощник Ташмат и лучший стрелок — Бек-Кулы, который с лошади, на ходу, сбивал кииков) направился к берегу. Главная наша задача была: сразу узнав Бек-Кулы, вести за ним особое наблюдение и, в случае чего, его обезвредить. Шо-Закир подъехал к берегу, остановился, спешился, передал повод Бек-Кулы и кричит:

«Салом алейкум, саиб Дымский!»

Я стою с Миралимом. Отвечаю:

«Алейкум во-ассалом, карьодар саиб! Приехал я сюда, хочу поговорить с тобою о пастбищах, чтоб ты кессеков не обижал, может, миром покончим? (А карьодар — это у них там чин вроде сельского старшины. Шо-Закир получил его за басмаческие заслуги.) Давно ли ты стал не доверять мне — с того берега кричишь, а не переезжаешь сюда?»

Он отвечает:

«У нас сегодня торжественный день, у моего друга родился сын, мы устраиваем улак. Если ваши киргизы хотят участвовать, пусть переедут к нам, если не хотят переехать, пусть издалека смотрят, как мы можем драть козла!»

По его знаку Бек-Кулы подвел ему лошадь, и он дал сигнал, и наверху началось козлодранье. Тут мы увидели всю его силу, и Гаюба — известного каратегинского басмача, и соратников его — узбеков в красных платках, и остальных джигитов. А наши киргизы боялись и оставались у себя на площадке. Иргиз-Кул к нам подошел пешком, руки за спину, щуря глаза, все смотрел на ту сторону.

Так они демонстрировали не больше чем с три четверти часа, с час. Затем Шо-Закир отделяется от всей кучи всадников (за ним тщательно следил Миралим: Шо-Закир не принимал участия в козлодранье, а шептался со своими приближенными), с четырьмя всадниками подъезжает к берегу на старое место. В то время остальные с козлом будто бы ускакали совсем прочь, а на самом деле спрятались за бугром.