Павел Лукницкий - Делегат грядущего

С подобным чувством может вспомнить Павел Лукницкий дни своей юности, когда он жадно читал книги виднейших ориенталистов, когда еще только мечтал и для себя проложить дорогу на Восток. С тех пор ему привелось стать свидетелем величайших исторических событий и процессов, которые и не снились его литературным вдохновителям. Не только свидетелем, но и участником. Не только участником, но и летописцем. Создателем целого ряда произведений талантливых, вдохновенных, отмеченных знанием жизни, стремлением вмешаться в нее, направить ее.

Лукницкий всегда считал, что, только участвуя своим трудом в труде тех, о ком хочешь рассказать в своих книгах, можно стать настоящим писателем. Окончив Ленинградский государственный университет с дипломом филолога, Лукницкий нанимался матросом на парусные шхуны, чтобы написать свой первый роман — о жизни моряков каботажного плавания. Выпустив в свет этот роман, Лукницкий в 1930 году стал рабочим маленькой геологической экспедиции — отправился с нею на малоисследованный Памир.

«Я спал всегда с винтовкой под одеялом, — вспоминает писатель «свой» Памир тридцатого года, — с винтовкой, у которой пятый патрон был в стволе. Я не снимал на ночь маузера с ремня и клал под подушку ручную гранату, а детонатор прикреплял к теплой шапке, остававшейся на моей голове. А днем, в пути, каждый встречный камень я расценивал с точки зрения его тактических свойств, и в седле у меня всегда хранился неприкосновенный запас галет…» Путешествие действительно не было прогулкой, тем более безопасной: в самом начале пути экспедиция была обстреляна из засады и разгромлена крупной бандой басмачей, один из спутников Лукницкого был сразу убит, а два других захвачены в плен, и только случайность да уменье владеть собой помогли Лукницкому и его товарищам спастись от мучительной казни бегством на погранзаставу. Заново экипировавшись, они вновь отправились на Памир.

После геологических открытий, сделанных в том, 1930 году, Лукницкий, в следующие годы уже занимая крупные научные должности в больших комплексных экспедициях, расшифровал одно из «белых пятен» на географической карте Памира, открыл ряд пиков, несколько ледников и завершил свои исследования самостоятельным открытием на Южном Памире узлового пика высотою в 6096 метров над уровнем моря. Лукницкий назвал его пиком Маяковского — дотоле никому не ведомый, он на полкилометра превышает высочайшую вершину Европы — Эльбрус… Десять тысяч километров, сделанные верхом и пешком только в первых трех высокогорных путешествиях, дали молодому писателю богатейший материал. Лукницкий увидел своеобразие жизни народностей Памира в то переломное время. Литературным результатом экспедиционных исследований стали книги художественной прозы — «У подножия смерти», «Памир без легенд», «Всадники и пешеходы» и другие.

Произведения, создаваемые в путешествиях, рожденные необычными жизненными обстоятельствами, складывающиеся из дневниковых записей, естественно, не склонны поддаваться жанровой регламентации. Гончаров верно заметил, что для описания путешествий нет правил — надо писать просто, зато будет тесно словам.

Последнее особенно ощутимо в книге Лукницкого «Всадники и пешеходы». Впечатления сменяют друг друга бурно, как волны горной реки. Эпизод следует за эпизодом, очерк перерастает в рассказ, рассказ — в повесть. В книге запечатлены образы людей советского Памира. Запечатлены в своеобразии их национальных характеристик.

Интересен и поучителен в этом отношении герой повести «Безумец Марод-Али». Марод-Али Сафаев, плотник, гордится своим ремеслом, думает о жизни широко, по-государственному: «Пускай ко мне приходят, я буду учить, ученики мои рабочими станут — много рабочих в Горном Бадахшане будет. А сейчас — государство рабочих, значит, эти рабочие и Бадахшаном управлять будут, знать будут, что ему нужно, поселян от темноты отучать…»

Бескорыстные устремления героя не ограничиваются чисто производственными целями. Марод-Али воодушевлен пафосом морального совершенствования. В этом выразилась национальная традиция правдоискательства, выразилась душа народа, прежде духовно порабощенного и не имевшего возможности осуществить свои мечты.

Тесная взаимосвязь национального и социального, подчеркнутая в повести «Безумец Марод-Али», была особенно знаменательной в конце 20-х — начале 30-х годов.

Жизненность образа Марод-Али не только в том, что он чувствует веяние времени. Писатель погрешил бы против правды, представив своего героя подлинно передовым борцом за социализм. Его классовое чувство еще наивно, стихийно. Процесс формирования новой личности показан как процесс преодоления самого себя.

Трудна работа писателя. Особенно была трудна работа советского писателя в начале развития советской литературы, когда многое приходилось начинать как бы заново. Что же сказать о трудностях, которые вставали перед автором, обращавшимся к интернациональной теме!

Он должен был быть знатоком литературы о том крае, где жили его герои, литературы художественной, географической, экономической, малоизвестной и порой труднодоступной. Он должен был быть настоящим ученым! Но тем подлинным ученым, которого, по словам Юлиуса Фучика, не удовлетворяет «кабинетная наука».

И Лукницкий вновь и вновь пускался в трудные и очень опасные маршруты: перешагивал ледниковые трещины, карабкался по зыбким каменным осыпям и монолитным скалам, преодолевал вброд бешеные горные реки, не считаясь ни с нехваткою кислорода, ни с постоянными голодовками, ни с предельным переутомлением.

Но вся эрудиция и мужество не привели бы к литературной победе, не будь автор воодушевлен вдохновением подлинного поэта, фанатично увлеченного своей темой.

Так вот и создавались «Всадники и пешеходы», другие повести, рассказы, очерки…

Обилие впечатлений постепенно формировало замысел крупного сюжетного произведения. В 1936 году Лукницкий публикует роман «Земля молодости» — широкое полотно народной жизни, сложное воплощение национального характера в образе начальника политотдела МТС Хурама Раниева.

Мирное строительство и в 30-е годы оставалось делом трудным и полным опасностей. «Утомленный многодневным мотаньем, невыспавшийся, исхудалый, Хурам ощущал в себе то особое чувство тревожной настороженности, которое так часто охватывало его в дни гражданской войны, в боях с басмачами. Томление во всем теле, сухость в горле и ясность мысли, рожденная нервным возбуждением, — вот элементы этой тревожности. А еще — сознание, что нельзя терять ни минуты, нельзя ошибиться, что от его решительности зависит успех всего дела».