Павел Лукницкий - Делегат грядущего

И мысль Хурама напряжена до предела. Успеть… Наладить ремонт тракторов; побывать во всех кишлаках; проверить работу всех тридцати колхозов; сразу понять людей и выдвинуть лучших, а враждебных убрать… Хурам даже самому себе не хочет признаться в растерянности…

Все это похоже на шахматную игру, в которой пешки расставлены бессмысленно и случайно. Какие ходы надо выдумать, чтоб превратить пешки в самостоятельные действующие боевые фигуры? И откуда взять время?

Времени не было. Леонов дал Хураму квартиру — сразу за мостом, в маленьком белом доме на самом шоссе, — две комнаты с отдельным выходом в сад. Но Хурам как сложил туда свои вещи, так и не трогал их, дома почти не бывал, возвращался ночью, спал на ковре, уходил с рассветом. Питался он как придется и где придется: то схватив на базаре лепешку, то забежав в чайхану, где ему подставляли чашу с густо наперченными манты — подобием набитых рублеными бараньими кишками пельменей, а часто и вовсе забывал о еде.

Времени не было. Надо было побывать всюду. Колхозы «Лицо Света», «Грамота», «Октябрь», «Золотая Земля» и десятки других уходили, синея садами, в глубь и в ширь румдаринской долины. Хурам уже побывал во многих из них. Их сады и дома могли показаться спокойными только тому, кто не захотел бы ничего в них увидеть, или тому, кто взглянул бы на них с вершин окружающих гор. Но из всех колхоз «Лицо Света», самый богатый и многолюдный, представлялся Хураму и самым тяжелым. В глубине классовых отношений, установившихся там, Хурам угадывал такие скалы, такие ущелья, в каких могло быть завалено любое советское мероприятие, проводимое, как караван в настоящих горах, всяким неопытным вожаком.

В день, следующий после собрания, Хурам первым делом пошел в ГПУ. Начальник районного отдела Арефьев, золотоволосый блондин с вздернутым носом, казавшийся много моложе действительных своих лет, встретил его приветливо, по-добрососедски и поставил на зеленый стол стакан крепкого чая с вином.

Хурам выложил на стол стальной стерженек и предложил Арефьеву догадаться, из чего он может быть сделан. Арефьев правильно определил, что эта сталь не простая и что для обточки такой стали нужен корбутно-наждачный круг.

— Ты понимаешь что-нибудь в автомобилях? — спросил Хурам, и Арефьев почесал кончик носа:

— Управлять еще кое-как умею, а чтоб понимать — ты это с меня не спрашивай. К чему клонишь?

— А к тому, — спокойно заметил Хурам, — что из автомобильного клапана этот стержень.

— Из чего?

— Клапана… Вот, гляди: дырочка эта для чеки, а наверху — тут головке полагается быть, видишь, утолщение на конце? Головки нет, срезана. Он ее срезал и этот конец не затачивал, чтоб опора для пальца была. А самый стержень книзу в иглу заострил.

Арефьев воодушевился:

— Выходит, значит, теперь остается только проверить, у какой из имеющихся в районе машин клапанов не хватает?

— Ну, это, пожалуй, дело гиблое. Клапанов всюду до черта. Знаешь, как у нас, — где только не валяются запасные… Мог и подобрать просто.

— Думаешь? Да… Пожалуй, ты прав! — Арефьев с досадой положил стерженек в ящик письменного стола и еще около получаса беседовал с Хурамом. Сошлись на том, что, конечно, не в ревности Анджумана надо искать причину убийства, что Анджуман сам вряд ли мог превратить этот клапан в стилет — в простой кузнице, пожалуй, не сделаешь, — что обстановка для убийства тоже, очевидно, выбрана была с целью, вероятно, провокационной, хотя кое-кто и пытался объяснить это ухарством своего рода: вот, мол, у всех на глазах, смотрите, какой я джигит…

— Мы это дело выясним до конца, — на прощанье сказал Арефьев. — Хоть и придется, пожалуй, поломать голову!..

В один из следующих дней, получив телеграмму, что в Румдару едут его помощники, Хурам послал на станцию грузовик.

— Вот тебе помещение, — сказал Леонов, указывая рукой на маленький кирпичный дом, расположенный против райкома, с другой стороны шоссе. — Четыре комнаты под квартиры и две для конторы. И сад, чтобы не скучно было. Подходит? Сегодня дом приведут в порядок, завтра можешь открывать свое государство.

— Спасибо. А пока я их размещу у себя.

Грузовик вернулся с запыленными людьми и вещами.

— Приехали, — спрыгнув на землю, весело сказал молодой черноглазый Урун Ирматов, помощник Хурама по комсомольской работе. — Садов тут! Не то что у нас в столице! Будет где при луне с двухстрункой гулять.

— Ну, ну, погуляешь! Только для этого тебя сюда и прислали, — с суровым добродушием проворчал рослый и солидный Шукалов и подмигнул Хураму. — Погоди, возьмет тебя начальство в работу. Верно, хозяин, а?

Хурам улыбнулся:

— Ничего, двухструнка тоже не вредно… А чтоб попусту не гулял, мы подыщем ему жену… Ведь ты холостой, Урун?

Ирматов смутился, а Шукалов хлопнул его мясистой ладонью между лопаток:

— Ты его, начальство, не тронь, он у нас красная девица.

— Товарищ Хурам, твой заместитель сам всю дорогу на женщин заглядывался, — попробовал отшутиться Урун, но Хурам уже разговаривал с другими политотдельцами.

— Вот что, ребята. Валите пока ко мне. Квартира у меня не слишком обставлена, но ковры есть, посуду найдем, отдыхайте с дороги, мойтесь — вот арык, можете спать, кто не выспался, завтрак сейчас соорудим, а разговоры по нашему таджикскому обычаю отложим до вечера… Как, нравится вам моя Румдара?

— Тихо тут у тебя, я смотрю, — подхватив чемоданы, заметил Шукалов. — Парк, не город… Люблю тишину!

— Люби, люби, я тоже люблю! — многозначительно усмехнулся Хурам. — Житье тут тебе как раз спокойное будет.

— А что, разве не так?

— Сомневаешься? Так! — невозмутимо ответил Хурам. — Отдохнешь тут, спешить некуда. Толстый живот нарастишь. После обеда каждый день мертвый час соблюдать будешь. У нас тут не то что курорт — санаторий прямо для утомленных. Соловьи поют, а скоро и розы начнут цвести. А пока заходи, заходи же в дом: вот тебе чайник на примусе, вот консервы. Повар мой выходной сегодня… Питайся…

Вечером Хурам посвятил политотдельцев во все подробности своей работы.

— Главное — каждый факт, каждую мелочь просматривать надо до сердцевиночки, чтоб стали они для нас прозрачными как стекло, вот как это стекло, — стучал Хурам сгибом пальца в окно своего кабинета. За окном стояла темная ночь, и нити яркой электрической лампочки отражались в оконном стекле, как в черном, хорошо отшлифованном зеркале. — Каждое дело, даже самое маленькое, доводить до конца… Нет малых и больших дел. Любое — до конца, понимаете?.. В этом будет стиль нашей работы… А пока вы в кишлаках поработаете, я займусь тракторами, теперь мне можно не отвлекаться от них.

С утра Хурам направился в мастерские. Группа трактористов, рассевшись на длинной доске, весело слушала подбоченившегося, в кепке набекрень парня.