Павел Лукницкий - Делегат грядущего

Приказ был выслушан в напряженном молчании, но, едва Хурам, сложив вчетверо листок, вложил его обратно в карман, уволенные разразились криками и площадной руганью. Не слушая их, Хурам отозвал в сторону тех, с кем рассчитывал строить работу. Среди них оказалось несколько партийцев и комсомольцев.

— Товарищи, — сказал им Хурам, — с сегодняшнего дня мы должны перестроить всю нашу работу. Пришло время действовать, а не попусту трепать языком. Заниматься агитацией я не буду. Вы отлично понимаете, чем грозит нам каждый день промедления.

— Чего там говорить… Ясно… — исподлобья взглянул на Хурама долговязый как жердь тракторист.

— А тебе, Османов, ясно?

— Я, товарищ Хурам, и раньше против не говорил.

— Ну, а ты, Гуссейнов, от Османова не отстанешь, конечно?

— Пусть он от меня не отстанет, — самонадеянно улыбнулся Гуссейнов. — Я еще впереди пойду.

Остальные не возражали. Хурам расставил людей, и они молча принялись за работу.

К вечеру двор мастерских был чисто выметен. Железный мусор собран под навес в кучу. Лужи засыпаны привезенным с речки серым песком. Пять трактористов, работая целый день, протянули электропроводку по всем стенам двора. Хурам сам принес из кладовой МТС тридцать лампочек. Ночью уволенные трактористы ходили вокруг сияющих электричеством мастерских, горланя пьяные хулиганские песни. Хурам остался в мастерских на ночь вместе с шестью трактористами, назначенными в третью смену. Всю ночь вместе с ними Хурам составлял паспорта на каждый испорченный трактор. На тракторах масляной краской были выведены порядковые номера.

— Пиши, товарищ Хурам, — говорил деловито механизатор, ощупывая части машины, как ветеринар щупает больную лошадь. — Головку блока сменить надо, побитость, гнезда цилиндров разработаны, расточить цилиндры, новые поршня поставить…

— Товарищ Хурам! — из угла мастерской кричал засунувший голову под капот тракторист. — Десятый. В карбюраторе поплавок пробит, запаивать надо. Дроссельная заслонка погнута, не знаю, кто мог так погнуть.

— А у этого, — постукивая по шестерне молотком, сообщал другой, — три зуба в диффере с трещиной. Запасных шестерен у нас нет, чего будем делать?

— …Пой, Маша, пляши, Маша, веселись, де-е-ревня наша… Так твою перетак, — неслось с улицы, объятой зеленым светом луны.

— Сволочи! — пробормотал Хурам, нечаянно прислушавшись к ругани. — Придется завтра с милицией их выпроваживать…

— Милиция, товарищ Хурам, теперь не очень за нас постоит, — озабоченно промолвил механизатор, — раз мы ее выселять собираемся.

— Не выселять, а переселять их из общежития. Леонов им лучше дом даст.

Этот разговор означал, что Хурам решил организовать общежитие трактористов в соседнем с мастерской доме, где сейчас жили двенадцать милиционеров. Если б это удалось, трактористы перестали бы опаздывать на работу.

Хурам отправился домой рано утром, с тем чтоб вернуться в мастерскую к двенадцати часам дня. Гимнастерка его была в масляных пятнах, и грязная тряпка обматывала ссадину на мизинце.

Весь следующий день Хурам наблюдал за трактористами, выбирал для каждого из них ту работу, на которой тот наилучшим образом мог бы использовать свои знания и навыки. Османов и Гуссейнов взялись за обработку подшипников. Трое хороших монтеров — Петров, Запрягайло, Замошкин — занимались регулировкой магнето и проверкой всего зажигания. Механизатор растачивал цилиндры и с видом старого оптика, жмурясь, выискивал, сквозь лупу в зеркалах цилиндров незаметные простым глазом изъяны. Другие, наименее опытные, запаивали керосиновые баки, подбирали части к трансмиссиям, и Хурам ходил среди них, давая каждому указание, предлагая наиболее рациональные методы, ставя твердые сроки.

Разнузданная команда уволенных ходила по городу, скандалила в райкоме и в исполкоме и подсылала своих «делегатов» подглядывать, что происходит во дворе мастерских. Один из них вздумал швырять через стену мелкими камешками, попал камнем в механизатора, и когда тот в ярости выглянул за ворота, убежал, пустив механизатору матюга. Пришлось позвонить в милицию, и у ворот мастерских стал на дежурство бородатый и важный, похожий на муллу у мечети узбек-милиционер.

К концу второй смены довольный работой Хурам объявил, что всему штату мастерских с этого дня зарплата повышается на двадцать процентов.

Рослый, с русой щетиной на одутловатом лице волжанин, работавший слесарем, ухмыльнулся в усы и, обернувшись ко всем, заявил:

— Оно правильно… Прибавка, точно, того… худа от нее, словом, не будет… Семья у меня большая… Коли так начальник наш ставит вопрос, что ж, понатужиться придется, ребята? А? — и, снова обращаясь к Хураму, явно пользуясь моментом, приподнял ногу: — Вот еще, товарищ Хурам. Сапожки у меня разлохматились.

— Будут тебе новые сапоги, — улыбнулся Хурам.

Трактористы разглядывали ногу слесаря, словно каждый из них был кровно заинтересован в его сапогах:

— Сам может купить теперь. Чего еще давать ему сапоги!

А кругленький, с пухлым лицом подручный Абдуназаров закрепил общее настроение, торжественно заявив:

— Ишака теперь куплю себе, товарищ Хурам…

— Мы на тракторах выедем, а его ишаку руль вставим, пусть впереди едет, — незамысловато сострил Гуссейнов, но и эта острота была поддержана дружным хохотом.

Наутро Хурам явился в мастерские опять. Османов и Гуссейнов энергично работали под навесом. Один, визжа полукруглым рашпилем, занимался шабровкой подшипника, другой растачивал подшипник на токарном станке. Хурам сразу подошел к ним:

— А, товарищ Османов! Шабруешь? Ну, как у тебя идет?

Османов, не отрываясь от работы, сдержанно ответил: «Ничего, идет», Гуссейнов заулыбался:

— Мы с Османовым так и решили на пару работать: моя промывка, его полудка, моя расточка, его шабровка, моя пригонка, его притирка, мои нарезы для масла… Кто скорей сделает.

— Сколько выработали вчера?

— Вчера семь, сегодня, наверно, девять подшипников приготовим. Без разделки… Разделка потом.

— Ничего, — одобрительно сказал Хурам. — А только можно и больше сделать.

— Сколько больше? — задержал рашпиль Османов.

— Сколько? Вдвоем? Шестнадцать в день.

Османов скептически поджал губы, а Гуссейнов убежденно воскликнул:

— Э, товарищ Хурам… Шестнадцать не сделать.

— Почему не сделать?

Не зная, что ответить, Гуссейнов вопросительно взглянул на Османова, словно ища у него поддержки, Османов нахмурился:

— Товарищ Хурам, Гуссейнов очень хороший мастер, А только когда заливать баббитом — он это не может. Один я могу, кроме механизатора… Вот заливка дело задерживает.

— Ну, четырнадцать…

Гуссейнов смутился: