Павел Лукницкий - Делегат грядущего

Все двинулись за Шукаловым. Дехкане, отрываясь от работы, собирались молчаливой толпой, сопровождали приезжих.

— А где Одильбек? — на ходу спросил Хурам.

— Одильбек совсем как безумный, ходит по разбитым полям, все что-то считает. Не знаю прямо, что делать с ним. Мы ночью общий котел устроили, придавленных баранов варили, Одильбек есть не захотел, не пришел, так и блуждал всю ночь и не разговаривает ни с кем.

— Пошли кого-нибудь за ним, пусть скажут: Хурам его зовет.

— Сейчас…

Толпа вместе с приезжими остановилась. Хурам спешился, вошел в глинобитный дом и услышал стоны.

Собрание происходило на берегу говорливой горной реки. Два дня назад здесь, на берегу, был абрикосовый сад, принадлежавший старому Одильбеку. Сад был тенист и просторен. Одильбек всегда охотно предоставлял его для собраний. Сейчас на месте сада были только огромные камни, навороченные пронесшимся силем. В покое и тишине этих камней, казалось, еще жили стремительность и угроза. Под некоторыми из них торчали расщепленные стволы раздавленных деревьев.

Солнце жгло расположившихся между камнями и на камнях хунукских дехкан. Хунукцы одевались иначе, чем жители кишлаков района: не носили полосатых шелковых, подбитых ватой халатов. Храня обычаи своего Шугнана, переселившись сюда, ткали свои халаты из белой и коричневой шерсти кииков. Шелка и пестроты хунукцы не любили. За внешность, за белые их халаты, жители Румдары в насмешку называли их «горными привидениями», и действительно, сейчас, сосредоточенные и суровые, в белых халатах, среди диких, разметанных черных камней хунукцы казались Винникову и Арефьеву выходцами из библейских легенд. Только Хурам, как бы перенесясь на далекий Памир, ощущал себя среди этих людей и среди таких же, как на Памире, диких камней в родной обстановке.

Хурама слушали напряженно. Он говорил о прекрасной работе хунукцев. О том, что несчастье не должно подорвать ни их уверенности в своих силах, ни их благосостояния, что все причиненные им силем убытки Советская власть примет на себя; что взамен погибшего скота, продовольствия, имущества Советская власть предоставит Хунуку новый скот, новый запас продуктов и, кроме того, выдаст каждому пострадавшему безвозвратную денежную ссуду для обзаведения новым хозяйством.

Дехкане молчаливо, без вопросов принимали слова Хурама, но Хурам читал в их печальных глазах одобрение и признательность. Он сказал, что те из дехкан, чьи дома совершенно разрушены, чья земля превратилась в каменный хаос, чьим рукам даже негде построить себе новые жилища, те, если захотят, будут переселены из Хунука в другой район, теплый и плодородный, богатый землей и водой, которому не угрожают ни сили, ни осенние холода, и не требующий таких неимоверных трудов для очистки и возделывания полей, как Хунук.

— Где это веселое место, о котором ты говоришь? — перебил Хурама худощавый дехканин, потерявший при силе жену и ребенка.

— Ты спрашиваешь, Абдул-Фаис, где этот район? Этот район далеко отсюда. Он называется Вахш. Ты о Вахшстрое что-нибудь слышал?

— Знаю, — сдержанно произнес дехканин. — Из Румдары много дехкан туда поехало.

— Ну вот… Что тебе теперь делать здесь? Память твоя всегда будет болеть, если ты останешься здесь, если каждый день будешь смотреть на камни, под которыми остался твой дом.

Несколько дехкан, сидевших на одном камне с Хурамом, тяжело вздохнули, и Хурам не произнес имени жены и ребенка Абдул-Фаиса. Он продолжал, словно не слыхав вздоха:

— Поедешь… Мы дадим тебе все, чтоб там ты мог вновь создать себе новую хорошую жизнь. Записать тебя в переселенцы?

Абдул-Фаис задумался. Хурам ждал. Дехкане потихоньку перешептывались между собой. Абдул-Фаис, поковыряв длинной палкой камень, взглянул на Хурама и решительно отбросил палку. Она упала в реку и поплыла, кружась.

— Не поеду, рафик Хурам. Чужая жизнь — на что она мне? Тут мои люди, как в Шугнане живем, все вместе. Какая там одному работа?

— Ты не будешь один, — спокойно возразил Хурам. — Там и из Шугнана есть люди… И отсюда кто-нибудь тоже захочет ехать…

С дальнего камня отозвался молодой высокорослый дехканин:

— Рафик Хурам, пиши меня. Я поеду на Вахш… Здесь тоже какая работа? Каждый год — силь, каждый год — холод, каждый амбан земли от камней надо очистить. Что́ сделаешь — половина того погибает. Мой дом тоже раздавлен. Новый строить — все равно где, лучше на хорошей земле. Здесь колхоз, там колхоз тоже будет. С Памира я ушел, здесь живу — и забыл Памир. Отсюда уйду — забуду Хунук. Много нового видеть, много будет ума. Пиши: Гани Норбутабек…

— Вот и правильно, Гани, — удовлетворенно сказал Хурам, записывая. — Кто еще?

— Я, — поднялся с камня, набирая на руку длинный рукав халата, пожилой, пепельнобородый дехканин. — Запиши тоже, вторым номером, Юсуф-Керман-Шо…

Больше не вызывался никто.

— Пусть подумают, — сказал Хурам. — Надумают — пусть список составят. Мне дадите его или товарищу Шукалову… Вот что, рафикон! Теперь я скажу о другом. Сейчас радости не сделаешь в ваших сердцах. Ваши посевы погибли. Мы с вами решили сегодня — с помощью соседних колхозов попробуем очистить вашу землю и вторично засеять поля. Весна еще не ушла. Время еще есть. Вам придется потратить труда еще больше, чем вы уже потратили до этого силя. Но пусть силь не отнимет от вас то, что вы вашим трудом заслужили. Ваш колхоз первый в районе завершил посевную. Ваша победа огромна…

Хурам невольно оглянулся, услышав за собой протяжный глубокий вздох; сидевший за ним старый дехканин тер грязной ладонью глаза.

— …Огромна, — продолжал Хурам. — Именем вашего колхоза мы будем вдохновлять на работу все другие колхозы. Именами ваших лучших ударников мы назовем первые обозы хлопка, которые район сдаст государству. Мы напишем об этом во всех газетах. Каждый из этих ударников получит лучшие премии на слете знатных людей. А сейчас я объявляю вам от имени политотдела: за успешное проведение сева ваш колхоз «Хунук» получает переходящее знамя… Трудно вам будет удержать его во время уборочной, силь очень помешал вам, но если, преодолев ваше горе, вы сумеете крепко взяться за труд, мы поможем вам всем районом, и ваш хлопок не будет хуже, чем хлопок других. Времени много, мы будем просить правительство об уменьшении вам норм сдачи… Так вот, товарищи, переходящее знамя за вами, сегодня вам его привезут… Что такое?.. Кто это кричит?..

Со стороны кишлака явственно донеслись женские крики. Дехкане насторожились.

— Шукалов, сходи-ка узнай, в чем там дело!..

Едва Шукалов поднялся с места, между камней замелькали красные платья женщин, уже издали махавших руками и визгливо звавших мужчин. Дехкане встрепенулись, как встревоженное стадо чутких кииков.