Александр Авдеенко - В поте лица своего

Петрович надевает очки, откашливается и оглашает постановление Центрального Комитета КПСС, Президиума Верховного Совета СССР, Совета Министров СССР, ВЦСПС о награждении комбината ленинской юбилейной Почетной грамотой. Исторический документ в алой папке из рук Петровича принимает Андрей Андреевич Булатов — руководитель семидесятитысячного коллектива металлургов, признанного победителем в социалистическом соревновании за достойную встречу столетия со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Стоя с Петровичем на трибуне плечом к плечу, с алой папкой в руках, в сером костюме, в белоснежной рубашке, по-юношески блестящими глазами глядя на своих соратников, сидящих в зале, Булатов говорит:

— От имени братьев по труду от всей души благодарю Центральный Комитет, Президиум Верховного Совета и ВЦСПС за высокую оценку труда металлургов. Благодарю и заверяю партию и правительство, что коллектив комбината, отныне носящего имя великого Ленина, с еще большим упорством, деловитостью и самоотверженностью, что называется, в поте лица своего, и дальше, через год, через пять лет, будет отлично работать на коммунизм.

Говорит командарм, приведший к победе свою ударную рабочую армию. Человек, живущий одной жизнью с доменщиками, сталеварами, прокатчиками, слесарями, инженерами, электриками. Парень из нашего города, такой же, как все его земляки.

Никогда до этого я не видел его таким счастливым и красивым, каким он был в тот апрельский вечер. Это была вершина его жизни.

Жизнь, однако, скоро показала, что Булатов не будет засиживаться на достигнутой вершине. Умелой и твердой рукой он направил энтузиазм металлургов в строгое русло государственной необходимости, и уже в августе комбинат отпраздновал очередную победу, снова отмеченную партией, правительством: была выплавлена двухсотмиллионная тонна стали. Высокие слова приветствия Булатов воспринимал, на мой взгляд, как адресованные не только коллективу металлургов, но и лично ему. Что ж, он имел право на такое гордое чувство: победа руководимой им армии была и его личной победой.

25 ноября 1970 года наш комбинат выполнил и перевыполнил восьмую пятилетку. Булатов рапортовал партии, стране, народу о том, что за годы пятилетки выплавка чугуна на комбинате выросла на два миллиона двести тысяч тонн, а стали на миллион пятьсот тысяч.

Когда мы работали вместе, я тысячу раз убеждался в том, что Булатов не только отличный инженер-новатор, передовой директор, но и хороший товарищ. Золотую Звезду и депутатский значок Верховного Совета СССР он носил только по большим праздникам и всегда оставался скромным, простым, как в те времена, когда был фезеушником, десятником на коксохимическом производстве и рядовым инженером-прокатчиком. Не каждому удается столь достойно выдержать испытание славой и почестями!..

После моего перехода в обком на моем месте стал работать Василий Владимирович Колесов. При мне он был вторым секретарем горкома партии. Почти три года Колесов и Булатов работали дружно. И вдруг теперь… Вот почему я сказал Петровичу, что разобраться в их конфликте мне трудно: я одинаково высоко ценю и люблю обоих.

От горкома до гостиницы пятнадцать минут езды. И все время едешь вдоль железобетонной ограды комбината и пологих склонов Солнечной, давшей жизнь городу. Справа она, мать гора с ее гигантским рудным карьером и аглофабриками, слева многочисленные прокатные станы, три мартеновских цеха, две электростанции, литейные, механические и прочие цехи, десять доменных башен и окутанная белой тучей пара громада коксохима. Все это видано-перевидано, и все равно удивляешься, радуешься мощи и красоте комбината, гордишься, что и ты ко всему этому приложил руку.

Как много может сделать человек в течение короткой своей жизни! Действительно, великое можно вместить и в малое. В начале первой пятилетки здесь, в узкой долине между горой и рекой, ничего не было. Дремучий ковыль, как дым, стлался над землей. Гуляли табуны одичавших на безбрежном приволье коней. Да виднелись юрты кочевников. Да величественные верблюды, жуя жвачку, надменно смотрели на первостроителей. Все мы, ветераны, любим кстати и некстати вспоминать, что было когда-то на месте нынешнего гиганта.

Голос Егора Ивановича прерывает мои размышления:

— Человек нуждается в срочной помощи. Надо остановиться. Как, Саня, не возражаешь?

— Какая помощь? Где? — будто очнувшись от сна, спрашиваю я.

На обочине со спущенным задним скатом стоит молочного цвета «жигуленок», около него женщина с поднятой рукой.

Егор Иванович притормаживает. Открывает дверцу, выходит.

— Добрый день, Тамара Константиновна. Что у вас, это самое, случилось?

— Здравствуйте, Егор Иванович! — обрадовалась женщина. — На голову утопающего, можно сказать, упал спасательный круг. Выручайте. Авария у меня.

— Какая ж это авария? Через пять минут поедете.

— Конечно, для вас это пустяк, а для новичка беда. И как это меня угораздило напороться на гвоздь?

Голос молодой, сильный, певучий. Глаза огромные, черные. Смуглое лицо. Темные волосы гладко причесаны, разделены ровным пробором. Высокая, с тонкой талией. И все на ней наимоднейшее: коричневые, сильно расклешенные брюки, коричневые туфельки, белая блузка, а поверх нее замшевая, желудевого цвета спортивная куртка с расстегнутой «молнией».

Выйдя из машины, я с нескрываемым интересом смотрел на незнакомку.

— Познакомьтесь, — сказал Егор Иванович. — Товарищ Голота. А это… царица Тамара. Прошу, это самое, любить и жаловать друг друга.

Женщина протянула мне руку в черной перчатке, строго взглянула на меня и, наверное, подумала: «За что любить такого? За что жаловать?» Правильные мысли, красавица!

Мы с Егором Ивановичем быстро сняли поврежденное колесо, заменили его новеньким, извлеченным из багажника.

— Вот и вся работа! — сказал Егор Иванович. — Можете следовать по своему маршруту… Но помните — теперь у вас запасного нет. Счастливого пути!

Она помахала нам рукой и укатила.

Я смотрел ей вслед, улыбаясь своим мыслям.

— Ну, чего ты веселишься?

— Знаешь, о чем я подумал, что вспомнил, увидев эту… твою царицу Тамару на обочине дороги?

— Да какая она моя? Не по Сеньке шапка…

— Ладно, мне все равно. Увидев ее, раскрасавицу, модницу, я вспомнил, что сорок лет назад на этом самом месте жили бабки и прабабки царицы Тамары. Был тут барачный город: барачные улицы, переулки, непролазная грязь, мусорные ящики, нужники на двенадцать персон…

— Чудной ты, Саня. Не с той колокольни женский пол рассматриваешь.

— То есть?

— Не глазами мужика, говорю, взглянул на нее. Перегорел ты, видать. Рановато сам себе дал отставку. Я постарше тебя, а не теряюсь. Тамара баба что надо. Красавица! — Он сел за руль, завел машину, лукаво взглянул на меня. — Мог бы ты, Саня, влюбиться в нее? Говори прямо. Как мужик мужику.