Александр Авдеенко - В поте лица своего

— Вся коллегия?

— Вся не вся, а за половину ручаюсь.

— Бывают случаи, что и большинство жестоко ошибается… становится меньшинством.

— Вот ты какой, Голота!.. Ну ладно… Выпить у тебя что-нибудь найдется, секретарь?

Исчезли льдинки в глазах. Дружелюбно смотрит на меня.

— Выпить? — спрашиваю я. — Что желаете? Чай? Кофе?

— Да пошел ты со своим чаем!.. Горилку маешь? Або, на худой конец, спотыкач…

Ушел. А я шагаю по бывшему кабинету Головина и сам себя подбадриваю словами Ленина: «Ни слова на веру!.. Ни слова против совести!»

Объективное познание коммуниста, будь то директор комбината, сталевар или горновой, — важнейшая, если не главная, повседневная обязанность и долг партработника. Надо знать все сильные и слабые стороны людей. Одинаково непростительно и вредно недооценить или переоценить того или иного человека.

Много я уже знаю о Булатове, Колесове, Воронкове, молодом Головине, но все еще считаю, что пока не имею права со всей определенностью докладывать членам бюро обкома, какова природа конфликта между ними. Еще и еще нужны факты. Этим я сейчас и занимаюсь.

Есть у меня еще одна забота: не нервировать людей, которые меня интересуют, не мешать им выполнять свои повседневные обязанности.

Время от времени информирую Петровича, советуюсь с ним. До сих пор мы были единодушны. Надеюсь, и дальше будет так…

Селекторный час. Утренний рапорт проводит Булатов. Никто его не видит. И он никого не видит. Но это не чувствуется. Начальники цехов разговаривают так напряженно, будто сидят перед грозным директором лицом к лицу.

Булатова называют Андреем Андреевичем, а он всех подряд «дорогими товарищами». А иногда совсем просто: «Коксохимическое производство, ваше слово! Докладывайте». Или еще короче: «Копровый!» Так удобнее, экономнее. И нет риска перепутать Ивана Андреевича с Андреем Ивановичем…

Главный инженер Воронков проводит утренний рапорт и другом стиле. Каждого начальника цеха величает по имени-отчеству. И это нисколько не мешает ему быть требовательным.

На заочном рапорте говорит только тот, кого вызывают. Остальные слушают, ждут своей очереди.

— Замечаний о питьевом режиме, по технике безопасности нет. Столовая и буфеты во всех сменах работали хорошо. План выполнен.

Почти все рапортующие начинали именно этими словами. Прекрасно! На первом месте не металл, как он ни дорог, не кокс, не руда, а человек.

Заместитель начальника первого мартена в ответ на замечание директора о неудовлетворительной работе цеха за прошедшие сутки сказал:

— Будем стараться, Андрей Андреевич.

— А вы не старайтесь, дорогой товарищ, а делайте. Пожалуйста! Почему не ушли в отпуск? Раздумали? Раньше надо было подумать… Ладно, с этим все. Как у вас дела с ковшами?.. Вот оно что! Зачем же вы на рапорт являетесь, если даже этого не знаете? Где Головин? Почему вместо себя незнайку выставил? Как явится, пусть немедленно позвонит. Пожалуйста!..

Другого начальника Булатов долго, внимательно слушал и, не вытерпев, перебил:

— Хватит! Я вас понял. Плохо сработали, дорогой товарищ. На неправильный путь перевели стрелку. Под уклон летите. Всё с вами… Горняки!

Начальник горы кратко доложил, как обстоят дела, и умолк, ожидая вопросов.

— Все ясно, — весело сказал Булатов. — Порадовали, не так, как некоторые… доменщики!

Начальнику доменного цеха он сделал единственное замечание:

— Руду получаете с высоким процентом железа. Пятьдесят восемь! Почти все шестьдесят. Почему же чугуна даете тютелька в тютельку? Не зажимайте! Пожалуйста…

Говоруна-объективщика бесцеремонно оборвал на полуслове:

— Размениваетесь по мелочам, дорогой товарищ. От главных дел улепетываете как черт от ладана. Никуда от них не уйдете. Учтите. Пожалуйста.

Слово «пожалуйста», выговариваемое так, как пишется, прозвучало на рапорте раз двадцать. Кстати и некстати.

В кабинет главного инженера, где я нашел себе пристанище на время селекторных переговоров, осторожно протиснулся, занимая Своим громадным телом весь дверной проем, товарищ Дородных. Заулыбался, увидев меня:

— Здравствуй, секретарь. Рад тебя видеть и не на своем месте! — Он засмеялся, довольный немудреной остротой. — А где хозяин этих апартаментов?

— У директора.

— А ты что здесь делаешь? Не отвечай. Понял! — Он кивнул на аппарат селекторной связи: — Изучаешь почерк обвиняемого?

Пришлось мне подстроиться под стиль Дородных. Играть — так играть до конца.

— У нас в почете презумпция невиновности. Пока суд не вынес решение…

— Понял! Одобряю. Давай в таком же духе и дальше. Пошел я к Булатову. Не составишь компанию?

— Нет, не хочу мешать работать.

— Ты очень деликатный человек, Голота. Такие, брат, про тебя слухи гуляют по городу. Бывай. Вечером увидимся в гостинице.

Не увиделись. Он срочно вылетел в Москву. Вызвал министр.

Первый и второй мартеновские цехи чуть ли не каждый день не выполняют план. Главный же, технически менее усовершенствованный и менее производительный, работает хорошо. Вот здесь директор комбината каждый рабочий день, кроме пятницы, устраивает оперативное летучее совещание. Присутствуют начальники мартеновских цехов, весь заводской штаб. Я расположился в самом заднем, сильно затемненном ряду.

Булатов в одиночестве сидит за маленьким столиком и угрюмо смотрит на собравшихся в темноватом зале, будто проверяет, все ли нужные люди на месте. Останавливает взгляд на Константине Головине:

— Первый мартен! Сколько вчера обещали выплавить стали? Сколько недодали? Что помешало сработать хорошо? Докладывайте!

Головин говорил слабым голосом, путано. Он, по-моему, так избит на бесчисленных оперативках, что на нем живого места не осталось.

Булатов поворачивается к Головину боком, смотрит на него одним глазом и жестким голосом говорит:

— Ясное дело. По-вашему, в прорыве виноваты не вы, а те, кто не обеспечил первый мартен в достаточном количестве скрапом, шлаковыми чашами, чугуновозами, кислородом. А вы, дорогой товарищ, кругом правы. Ну и позиция!

Молодой инженер, человек не робкого десятка, уныло молчит. Коротко подстриженная голова опущена. Руки упираются в спинку стоящего перед ним стула.

Булатов хладнокровно, не повышая голоса, допытывается:

— Когда же вы начнете выполнять план, дорогой товарищ? Пожалуйста, говорите. Ну! Я жду… Что вам мешает нормально работать?

Головин тихо, себе под нос, бормочет:

— У нас нет резервов по завалочным машинам…

Вероятно, он высказал не самое главное, не то, что сейчас надо было бы сказать, и совсем не то, что хотел. Булатов коротко и невесело при общем молчании засмеялся:

— Где вы потеряли свои резервы, дорогой товарищ? Объясните, пожалуйста.