Александр Авдеенко - В поте лица своего

Традиционная церемония заняла две-три минуты.

Именинник, получив цветы от директора, поблагодарил за поздравление, вернулся на свое место. Букет он почему-то положил на край стола. Так он и лежал в течение всего совещания, радуя глаз своей красотой и благоухая. Жаль, что никто не додумался поставить его в вазу с водой.

Благодушно-веселое выражение на лице Булатова моментально и бесследно исчезло, как только он открыл совещание. В голосе зазвучали властные ноты. На подобную перемену, подумал я, способен человек, умеющий владеть собой или быстро перевоплощаться, как это делают высокоталантливые артисты — Райкин, например….

Он беспощадно, не стесняясь в выражениях, критиковал руководителей коммунального хозяйства комбината за то, что те не обеспечили вчера, в четверг, в самое горячее время, в часы пик, когда рабочие спешили на работу, нормальное трамвайное движение. Виновники стояли с поникшими головами и ни единым словом не возражали директору.

Трамвайная проблема, оказывается, существует…

Досталось и общепиту, допустившему в отдельные дни плохую работу столовой в мартене-один. Миловидная женщина, краснея и бледнея, мужественно выслушала все горькие слова в свой адрес и твердо сказала:

— Андрей Андреевич, я уже приняла все необходимые меры. Впредь такое безобразие не повторится ни в первом мартене и вообще нигде.

— Прекрасный ответ! — ласково проговорил Булатов. — Держите свое слово, кормилица. Пожалуйста!

Помолчав, посмотрел на сидевших перед ним командиров и суровым голосом сказал:

— Мартен-один! За неделю вы недодали стране тысячи тонн стали! Почему? В чем дело? Докладывайте!

Поднялся Константин Головин. Лицо багровое. Стриженая голова чуть откинута назад. В глазах гордое бесстрашие. Приятная перемена. Вчера и позавчера он был далеко не таким. А может быть, это только с виду он такой храбрый? Послушаем, что и как скажет. Начал решительно:

— Будем объективны Андрей Андреевич!

Булатов не дал ему говорить. Грозно предупредил:

— И не пытайтесь оправдывать плохую работу причинами, от вас якобы не зависящими, хотя бы нехваткой ковшей внизу, на разливочном пролете, и чугуновозов наверху. Верно, их стало меньше. А куда они подевались? Сгорели. По вашей вине, дорогой товарищ. Недосмотрели. Проглядели. Проворонили. Вы, начальник цеха, собственными руками подрубили сук, на котором сидели… Дальше! Не вздумайте жаловаться на нехватку скрапа, на его плохое качество. И на нестойкий огнеупор не ссылайтесь — нам это известно. Я жду от вас самокритичного ответа на ясный вопрос: почему первый мартен проваливает не только встречный план, но и государственный? Докладывайте, дорогой товарищ. Пожалуйста.

Директор своим решительным предупреждением на этот раз не вышиб Головина из колеи. Константин кратко и деловито ответил:

— План мы не выполняем, Андрей Андреевич, потому, что вышли из строя самые производительные печи.

— А почему допустили аварию? — спросил директор. — Где были теплотехники, мастера? Что вы делали, дорогой товарищ, в то время, когда печи были на волосок от катастрофы? Отвечайте! Пожалуйста.

Головин, глядя в лицо директора, сказал:

— Два года назад одна из наших печей, как вы знаете, продлила рабочую кампанию до тысячи одной плавки. Мы полагали, что и сейчас имеем в запасе рабочие ресурсы. Подвели нас огнеупорщики.

— «Полагали»!.. А где ваши точные инженерные расчеты? Где график планово-предупредительных ремонтов? Где научные прогнозы? Где ваши консультации со специалистами центральной заводской лаборатории, с главным сталеплавильщиком? Где все это? Почему было предано забвению?.. Ладно, отодвинем вчерашний день в сторону. Сейчас речь идет о том, чтобы быстро наверстать потерянное. Как вы собираетесь это сделать? Отвечайте! Пожалуйста.

— Дайте срок — и мы полностью рассчитаемся с долгами и еще кое-что припасем. Мы свое слово сдержим. Если, конечно, его сдержат и другие.

— Кому вы предъявляете, дорогой товарищ, ультиматум?

— Это не ультиматум. Законное напоминание о том, что судьбу плана пятилетки по стали решают не только сталеплавильщики, но и весь штаб комбината. Мы должны сообща раз и навсегда решить проблему полной обеспеченности цехов металлоломом.

— Спасибо, просветил! — ядовито вставил директор.

Головин остался невозмутим.

— Для того чтобы мы устойчиво хорошо работали, мы должны получать скрап в достаточном количестве и хорошего качества. И кислород. И все остальное. И скоро такие времена наступят. Мне известно, что главный инженер товарищ Воронков принял меры…

— Это демагогия чистой воды, дорогой товарищ! И я сейчас это докажу.

Булатов слегка приподнялся, посмотрел в зал, нашел нужного ему человека, сидящего в задних рядах, спросил:

— Отдел снабжения, вы чего-нибудь недодали на этой неделе первому мартену?

— Нет. Все в норме.

— Ясно! Главный электрик, вам Головин предъявлял претензии?

— Никак нет, Андрей Андреевич. Подаем энергию в его хозяйство бесперебойно. Без ограничений.

— Главный механик, а вы что скажете?

— В первом мартене безотказно работают все механизмы. Любой аварийный агрегат заменяется по первому сигналу Головина.

— Железнодорожники, а вы не обижаете первый мартен?

— Все на больших скоростях доставляем — и металлолом, и шихту, и чугун, и сталь…

Булатов снова уставился на Головина:

— Слыхали, дорогой товарищ? Ну, и что теперь скажете?

— Андрей Андреевич, я имел в виду долгосрочные факторы, всю девятую пятилетку, а не только хорошую погоду на завтра и послезавтра. По-моему, комбинату не делает чести всенародный аврал, с помощью которого мы время от времени ликвидируем прорывы в наших тылах — в копровом, на базах металлолома, на шихтовых дворах. Век научно-технической революции требует от нас…

Булатов прервал Головина:

— Все это, конечно, правильно, дорогой товарищ, насчет дальносрочных прогнозов, но мы обязаны не забывать и о погоде на завтра. И поэтому я вас спрашиваю: как вы будете работать завтра? Дадите план?

— Пока нет.

Булатов откинулся на спинку кресла, усмехнулся бескровными губами.

— Бравый ответ. В чем же дело, дорогой товарищ? Отвечайте. Пожалуйста.

Директор сидел в кресле. Головин стоял с опущенными руками. По лбу катились капли пота. Коротко подстриженные волосы стали влажными. Глаза с недоумением уставились на цветы.

— Что же вы молчите, дорогой товарищ? Позвонит министр, спросит меня, как выправляет положение первый мартен. Что я ему скажу? Посоветуйте. Пожалуйста.

Благие намерения директора очевидны. Для пользы дела, как он уверен, для блага комбината и с воспитательными целями Булатов не щадил самолюбия Головина, его чести инженера и человеческого достоинства. Андрей Андреевич находился в таком благородном запале, что и морально недозволенный прием — начальственно-жесткий тон его диалога с подчиненным — казался ему вполне уместным, просто необходимым.