Петр Капица - Неслышный зов

— Господи, вот не ожидала! Как ты узнал о приезде?

— Сердце подсказало.

— Из всех людей на земле мне хотелось видеть только тебя, но я дала себе слово не встречаться. А ты тут, и ничего теперь не поделаешь. Здравствуй, родной.

И она с таким чувством принялась целовать его, что он невольно смутился.

— Хватит, Сусанна, на нас же смотрят.

— Пусть видят, мне на них наплевать. А что ты таким франтом?

— Ради тебя и… по случаю удачи — заключил договор на книгу.

— Поздравляю. Теперь, наверное, от девчонок отбоя нет?

— Не замечаю их. С утра до позднего вечера занят. Я ведь студент, комсомольский активист и… в литгруппе начальство.

— Не торопись выкладывать… расскажешь подробней дома.

— По какому направлению поедем? К Мокеичу? — спросил Роман.

— Хоть это и жестоко, но я буду жить одна, — ответила Сусанна. — И ты ни на что не рассчитывай. Все, что было у нас, осталось в далеком прошлом.

— Ты кого-то встретила на Севере?

— Нет. Меня заботит другое. По-прежнему страшит будущее. Но о таких вещах говорят не на ходу у трапа. Ты сегодня свободен?

— Да, вполне. Сбежал со всех лекций. Готов подчиняться до поздней ночи.

— Не пугайся, на столь долгое время не понадобишься.

Погрузив чемоданы в автобус, они поехали к центру города. На проспекте Огородникова пересели в трамвай и вскоре очутились дома.

Соседка, хоть до сверкания убрала комнату Сусанны, все же не ждала столь скорого приезда. Она кинулась целовать Дремову, потом засуетилась: побежала на кухню ставить чайник, разогревать обед.

Раздевшись, Сусанна первым делом нашла хрустальную вазу, наполнила ее водой и, поместив цветы, полюбовалась ими и сказала:

— Давно таких не видела. Спасибо… И за красные и за бледно-розовые!

Мария Трифоновна не оставила их наедине, она пригласила к обеду:

— Надо бы праздничный стол, да не ждала я сегодня, — оправдывалась она. — Прошу отведать, чего наготовила.

— А мы сейчас все сделаем по-праздничному, — пообещала Сусанна.

Она достала из чемодана флягу со спиртом, соленую семгу в замасленной бумаге и тресковую печень. Сама, как заправский выпивоха, разбавила спирт водой и, наполнив рюмки, предложила выпить за встречу.

— За братца и сестру, — добавила соседка. Она по-прежнему полагала, что они родственники.

После выпитого спирта глаза Сусанны засветились, как в прежние времена. Роман, опасаясь проницательности Марии Трифоновны, невольно отводил взгляд и про себя радовался: «Любит, любит по-старому! Чего же она хорохорится?»

После обеда соседка осталась на кухне мыть посуду, а Громачев с Дремовой ушли в свою комнату. Там, предложив Роману папиросу собственной набивки, Сусанна закурила. Оказывается, в экспедиции она пристрастилась к табаку.

— Единственное удовольствие, которое я позволяла себе, — сказала она.

— Я тоже не развлекался, — заметил Роман.

Любуясь румянцем, появившимся на ее щеках, сиянием глаз, он не спеша рассказал обо всем, что произошло за два года. Сусанна лишь изредка задавала вопросы, но Мокеичем не интересовалась или не хотела говорить о нем с Громачевым. Когда Роман кончил рассказывать, она вдруг поднялась и, сделав отчужденное лицо, сказала:

— А теперь пожелаем друг другу счастья. Скажем за все спасибо и… разойдемся навсегда.

— Почему? — недоумевал Роман. — Что с тобой стало? Нелепо жить в одном городе и не встречаться. Это даже бесчеловечно!

— Так уж и бесчеловечно? — с улыбкой сомнения спросила она. При этом рукой притянула его к себе и медленно, по-сестрински губами прижалась к его лбу. В этом поцелуе было что-то очень обидное для Романа, так взрослые поступают с детьми.

— Не будь младенцем, — отстраняясь, сказала она. — Ты еще не знаешь настоящей любви, а я помешаю тебе найти ее. Потом будет поздно. С людьми, которых могли бы страстно любить, мы не встречаемся. А если и встречаемся, то не вовремя… по каким-то причинам не можем стать близкими. Ты это замечал? Очень обидно, правда? Но у тебя вся жизнь впереди…

Выпитый за обедом спирт действовал на Романа. Он не вникал в рассуждения Сусанны и думал о том, что она обладает удивительным свойством создавать вокруг наэлектризованную среду. От легкого прикосновения к ней его словно било током. «Не уйду, чем бы она ни морочила мне голову», — решил он.

— Ты меня не слушаешь, — обиделась Сусанна. — Говори, о чем думал.

Роман не любил отвечать на такой вопрос, но тут его прорвало:

— Без тебя мне жизнь не в жизнь. Те окаянные и блаженные минуты, когда захлестывает и мутит разум, способна дать только ты одна.

— Дурашка, просто ты не знаешь других.

Она нежно провела рукой по его разгоряченной щеке. И тут словно ветром качнуло ее. Обвив его руками, Сусанна прильнула всем телом к нему и жадными губами стала искать его губы. Произносила бессвязные слова и все больше и больше пьянела от нежности к нему…

Когда они очнулись и, уже обессиленные, лежали, расслабив тела, Сусанна, казалось, была смущена, просила простить ее:

— Опять не справилась с собой. Какая я дрянь!..

А он, который пуще огня опасался женитьбы как потери свободы, вдруг расхрабрился и выпалил:

— Хочешь, пойду с тобой в загс?

— Никогда не заговаривай со мной об этом. Если любишь — покоряйся и ни на что не набивайся. Я позову тебя лишь по своей воле. У тебя ничего не прошу, кроме одного: не сомневайся во мне, не вмешивайся в мою жизнь. Не следи за мной, не ревнуй. Иначе больше меня не увидишь!

Сусанна неделю не подавала сигналов. Роман побывал у нее, но дома не застал. Соседка сказала, что она уже третий день не ночует у себя.

«Видно, живет у Мокеича, — решил Громачев. — Со мной не хочет видеться». На всякий случай оставил ей билет в Большой драматический, благо театр находился рядом с домом.

Во время первого действия спектакля «Рельсы гудят» место Сусанны пустовало. Она пришла в антракте и спросила:

— Тебе хочется досматривать спектакль?

— Не обязательно, могу пойти куда позовешь.

— Тогда проводи меня.

Они вышли из театра и пошли пешком по набережной Фонтанки. Он ее ни о чем не спрашивал, ждал объяснений.

— Ты чего дуешься? — заговорила она. — Ревнуешь?

— К кому? Я ничего не знаю о твоей жизни.

— Я вернулась к Мокеичу. Он совсем плох. Сердце то колотится, то почти не работает… пульс на какой-то ниточке держится. Ты не ревнуй, ему запрещены любые волнения. Но как не будешь волноваться, когда отняли журнал. Он освобожден от редакторства якобы по болезни. Этого добились лапповцы. Они наказывают его за переход в «Кузницу». Я все эти дни исполняла роль няньки. Болезнь сделала его мнительным: бесконечно моет руки, за дверные ручки голыми руками не берется. Все допытывается, почему я покинула его. На тебя никаких подозрений. Хочет, чтобы ты его навестил. Пришли какие-то письма из Москвы.