Петр Капица - Неслышный зов

— Но как же мы с тобой?

— Ты хочешь с глазу на глаз видеть меня? Я тебе не противна?

— Сама знаешь, не притворяйся.

— У меня нет свободной минуты. Я добываю лекарства, покупаю продукты, готовлю обеды и ужины, перепечатываю на машинке его рукописи. Лишившись редакторской зарплаты, он существует на инвалидную пенсию. Приходится тратиться мне. Летят заполярные накопления.

— Я ведь тоже должен тебе более двухсот рублей.

— За что?

— Я подсчитал, сколько стоит комната, коммунальные услуги и уборка.

— Не будь таким мелочным, я с радостью это делала. Ты ведь мой братишка.

— Но ты не обязана содержать меня. Да не одного, а с приятелем. Я отдам тебе деньги сразу, как получу гонорар, лучше скажи, когда выберешь время встретиться со мной?

— Ты очень хочешь?

— Как всегда.

— Хорошо, условимся видеться у меня каждый вторник от четырех до шести. Я постараюсь на это время освобождаться от всех дел. Только не знаю, как буду прятать от него глаза. По глазам он многое угадывает и ревнует.

— Встреча с тобой для меня небывалая радость, — признался Роман, — а для тебя, наверное, одни неприятности.

— Нет, сейчас удача, а потом… Я жду наказания, и все равно не могу бросить тебя. Знаю — все обернется бедой, но помни: ты всегда свободен, не жалей меня.

Приезд Дремовой изменил жизнь Громачева, осмыслил ее. Думы о Сусанне придавали важность всему, что он делал. Пора было кончать разведывать жизнь, надо было перейти к естественному участию в ней.

Сусанна приходила оживленная, с сияющими глазами. Обязательно приносила что-нибудь вкусное: клубнику и сметану к ней, черешню, кремы, пирожки.

Соседки в эти часы дома не было. Роман брал махровый халат, полотенце и направлялся в ванную. Минут пять он намывался, а затем охлаждался под звонкими струями.

Выходил он в одних трусах и халате. Одежду приносил аккуратно сложенной. Сусанна уже заканчивала раскладывать по тарелкам «вкуснятину». Они садились за стол, с аппетитом поедали все, что было приготовлено. Запивали холодным кофе.

Потом, приказав Роману: «Ложись отдохни», — она брала тот же махровый халат и уходила под душ.

Возвращалась Сусанна с блестками капель в волосах и на груди. На нее достаточно было взглянуть, чтобы вспыхнуло желание. Видя сильное, порозовевшее от холодного душа гладкое тело зрелой женщины, Роман невольно думал: «Многие студентки по сравнению с ней не женщины, а парни в юбках. Они тощи и угловаты, и кожа у многих в пупырышках, как у общипанного гуся».

Оставшись без туфель на высоких каблуках, удлинявших ноги, Сусанна становилась приземистой, напоминала девчонку-крепыша с маленькими крепкими грудями.

— Не сбрасывай халат, ослепну! — шутливо просил он.

— А ты зажмурься и ни о чем таком не думай. Будь воздержанным. Сегодня ничего тебе не будет. Серьезно говорю. Отдохнем минут десять и разойдемся.

Но разве они могли спокойно лежать рядом? Руки его тянулись к ней, и она не отталкивала их…

Потом, после бессвязных фраз, они лежали обессиленные и постепенно приходили в себя.

«В чем кроется необъяснимая тяга к ней? — размышлял про себя Роман. — Почему меня вдруг поражает красота ее лица, красота тела?»

— Ты о чем думаешь? — спросила она его.

Как можно вспомнить мешанину мыслей, заполняющих мозг? Но ей признался словами Маяковского:

— Не могу уловить, что меня тянет и клонит к тебе.

— А ты, не вникая, принимай все как должное и не покидай меня даже в мыслях. Я поняла, что жизнь моя без тебя была бы пустой и тусклой. Я, видно, слабая, не героическая личность, раз не могу поступать как задумала.

Сусанна была откровенней и отчаянней его, не стеснялась говорить все, что думала и чувствовала. Рядом с ней он казался себе жалким трусом, боявшимся откровенности.

Потом они спохватывались, соскакивали с постели и начинали торопливо одеваться. Каждого ждала уйма дел, о которых они, как появлялись здесь, начисто забывали.

Первым уходил Роман. Он едва касался губами ее щеки, пожимал обе руки и спешил за дверь. Сусанна оставалась мыть посуду и прибирать в комнате. Все последующие дни они ждали вторника как самого радостного праздника.

«2 июня

Из «Метаморфоз» Овидия известно, что скульптор Пигмалион вырезал из слоновой кости фигуру такой прелестной женщины, что сам воспылал к ней страстью. Богиня любви угадала желание скульптора и оживила статую. Так появилась на свет прекрасная Галатея.

И я обуян чувством Пигмалиона. Сперва неохотно, но терпеливо объяснял жалкой замухрышке азы высшей математики. Постигая бесконечно малое, она видоизменялась и не только овладела вершинами математического мышления, но стала и необыкновенно грациозной особой. Студенты еще не обращают на нее внимания. Я первый разглядел ее прелесть. Это, видимо, богиня любви угадала мое желание и сделала ее живым шедевром неземного искусства.

Сколько лет я не помышлял о столь возвышенном чувстве и вдруг, как Пигмалион, готов припасть к ее ногам и целовать одежды. А главное — забыть прошлое, стать таким же трудягой, как она. Это равносильно измене прошлому, бесследному исчезновению в подземных водах реки Леты.

Одержимые, не подходите так близко к берегам реки забвения, не пробуйте вкуса ее воды! Но ставка сделана, жду решения судьбы.

Ради Оленьки я готов забыть все, что ненавидел и презирал. Это, конечно, приведет к забвению. Пусть! Ведь останутся мои записи, которые она будет хранить и, может быть, опубликует, когда меня не будет на свете. Наши дни драматичны. Как построю я новую психологию?

Одолеваемый нерешительностью, тоской и отчаянием, страхом, что буду отвергнут, я пребываю во мгле, словно на Венере. У меня нет светлого дня.

(Известно, что планета Венера вращается вокруг оси в обратную сторону к своему вращению вокруг Солнца. Поэтому венерианские сутки в 117 раз длиннее земных. В году всего двое суток.)

Как для меня, так и для Венеры нет весны и лета. (Смена времен происходит из-за наклона оси вращения планеты и плоскости орбиты. На Венере этого наклона практически не существует.) А если бы существовали сезоны, то нынешняя весна длилась бы ночь, а лето превратилось бы в длинный день, или наоборот.

Почему-то вспомнились строчки Гумилева:

Я, кажется, теряю рассудок. Находясь в окружении толп студентов, чувствую себя душевно одиноким. Неужели Оля не отзовется на мое чувство?

Она уже не убирает мой этаж. За успехи в математике ей дали повышенную стипендию. Олечка изредка убирает лишь мою комнату, это, конечно, в знак благодарности, а не влечения. Но все равно в этот час я блаженствую: точно она не вытирает пыль, а нежит меня. Это дает повод в знак благодарности поцеловать ее в щечку. Какое счастье прикоснуться к ее прохладным ланитам!