Петр Капица - Неслышный зов

Я с двенадцати лет в разогревальщики заклепок пошел. Платили нам пятнадцать копеек в день. Работа паршивая: над водой под ветром торчишь, удушливый чад глаза ест, а чуть зазевался, не успел раскаленную заклепку подать — по шее схлопочешь. Работа по десять-двенадцать часов. Надоело нам такое терпеть, сговорились все мальчишки и пошли в контору шуметь. Требуем, чтобы по гривеннику прибавили и казенные рукавицы выдали. «Чего? Прибавки захотели?! — заорал на нас обер-мастер. — С этих пор бастовать! Что же из вас дальше будет? Дать канальям расчет — и коленкой под зад!..» Выдали нам какие-то гроши — и вон за ворота. А на наше место других мальчишек набрали.

Обозлился я тогда. Пошел в Емельяновку к Васе Алексееву и стал просить: «Напиши про нас листовку». — «А распространять будешь?» — спросил он. «Буду», — согласился я. Через своих знакомых Алексеев устроил меня на заводскую «кукушку» — куцый паровозик, развозивший по путиловским цехам грузы. Штатный помощник машинисту не полагался, так он меня взял в ученики-подсобники: стрелки переводить, платформы прицеплять, за нарядами бегать. За день «кукушка» не раз за ворота выходила и почти во всех цехах бывала. Вася приспособил меня большевистские газеты и листовки на завод провозить и своим людям раздавать. Как-то мы даже черносотенцев использовали. На «Путиловце» в «Союзе Михаила Архангела» Сашка Косой и Гамзай верховодили. Им беспрепятственно разрешалось свою газету «Черный сокол» распространять. Однажды я стащил из шкафчика Гамзая целую пачку «Черного сокола», в каждую газету свою листовку вложил и незаметно всю пачку на место вернул. В обед Гамзай послал черносотенцев «Черного сокола» раздавать. Обычно эту газету рабочие неохотно брали, разве лишь курильщики, а тут вдруг она нарасхват пошла. Смеху было! Наши животы надорвали. А Гамзая в полицию вызывали. С тех пор он стал свой шкафчик запирать на два замка.

В революцию мне пятнадцать стукнуло. Вместе с ребятами ходил полицейские участки громить, власть свою устанавливать. Установить мы ее установили, а удержать было трудновато! Нашу «кукушку» в первый бронепоезд определили. В сущности, это был не бронепоезд, а просто две полуоткрытых угольных площадки с четырьмя пушками. Вышли мы на позиции и давай по казацким цепям шрапнелью шпарить. Те за Воронью гору откатились. А у нас снаряды кончились и воды для пара не осталось. Пришлось вернуться на завод, две цистерны с водой захватить и вагоны со снарядами.

Потом наловчились настоящие бронепоезда выпускать. Одним из них Вася Алексеев командовал. Меня в паровозную бригаду взял. Мы Гатчину с ним у белогвардейцев отбивали. И тут меня паром обварило. И осколок-то небольшой, а как фыркнет струя горячая — прямо в грудь. Я, конечно, откатился в сторону, а вот одежду быстро снять не мог. Волдырями покрылся. Больше года в больнице провалялся.

— Что вы все про войну да про революцию? — заметила Симочка Изюмова. — А любить-то умели?

— Еще как! — оживился Калитич. — Вот у Васи Алексеева подружка была — позавидуешь! Его в судьи на Ушаковскую улицу назначили — она в секретарши пошла, над протоколами корпела. Он на митинг — и она с ним. Да не просто, зажигательной речью поддерживает. Его на фронт — и она длиннополую шинель надела и наган добыла. А когда увидела Васю в гробу, на грудь ему упала. Оторвать не могли. Потом осталась одна и застрелилась. Не могла без него жить. Вот как у нас любили!

— А у вас был кто?

— Так мне еще только пятнадцатый шел. Не думал еще о любви. А чуть вырос — в госпиталь угодил, вид не жениховский стал. Но если какая полюбит — не раскается, — смеясь, ответил он.

На уроке черчения Ромку неожиданно подозвал к себе Сергей Евгеньевич и заговорил как со взрослым:

— Громачев, вы мне очень нужны. Я дал согласие руководить живой газетой. Но один не справлюсь. Хотелось бы получить острый материал на наши темы. Говорят, вы пишете? Не сочините ли для нас хотя бы две-три сценки?

Первая возникшая мысль — отделаться от предложения преподавателя. И так почти никакого времени не остается на свои дела, а тут еще корпи по вечерам — сценки пиши.

— Я в общежитии живу, там негде сосредоточиться, — пожаловался он. — Если пишешь, ребята норовят в тетрадку заглянуть и чуть ли не на плечи сесть. Нет, я не сумею.

— Если вам нужны условия, я могу помочь, — не отставал Сергей Евгеньевич. — Добудем свободную комнату… Да я свою могу предложить. Приезжайте ко мне. Там книги и полнейшая тишина.

После таких предложений отговариваться стало неловко. Ромка сознался:

— Я кое-что набрасывал о наших дуэлянтах, но до конца не дописал.

— Ничего, покажите нам со старостой кружка. Вы, наверное, знаете ее… Нина Шумова из токарного.

— Знаю. Как доделаю — покажу, — согласился Громачев.

В тот же день вечером он вытащил черновики и, переписывая стихи начисто, изрядно переделал их.

Ромка бегом поднимался по лестнице. На площадке пятого этажа его остановила Нина:

— Куда так торопишься?

— Хочу пойти на каток.

— Нас сегодня к себе приглашает Сергей Евгеньевич.

— А нельзя ли без меня?

— Во-первых, невежливо отказывать женщине, — заметила Нина. — Во-вторых, взрослый человек ждет, выкажешь неуважение к нему.

— Ты что, себя женщиной считаешь? — удивился Ромка. — А я принимал за хорошего парня.

— Спасибо за комплимент. Будь я действительно хорошим парнем, сейчас бы тебя с лестницы вниз головой спустила. Посчитал бы ступеньки. На сборы даю полчаса. Мойся, переодевайся. В семь встретимся здесь.

Надев новый костюм и свитер, в назначенный час Громачев поджидал на лестнице Шумову. Она спустилась к нему в белой шапочке, белых рукавичках, шубке-дубленке, отороченной по подолу светлым мехом. Не сказав друг другу ни слова, чтобы не дай бог кому не взбрело заподозрить, будто они вместе идут гулять, юная пара чуть ли не бегом спустилась во двор и поспешила к трамваю.

По привычке Ромка доехал бы до нужного места на подножке, но с девчонкой было неловко. Он прошел с ней в вагон и попросил у кондуктора два билета. И Нину это почему-то не удивило, точно так и полагалось.

Мари жил в семиэтажном доме на Мойке. Шумова и Громачев поднялись на последний этаж и позвонили. Дверь открыл сам Сергей Евгеньевич. В прихожей он помог Нине снять шубку, повесил ее и провел гостей в небольшую комнату, в которой вместо стен от пола и до потолка были стеллажи с книгами.

— Вот это да! — восхищенно сказал Ромка.

А Нина вела себя так, словно все это ей было не в диковинку.

— Вот диван, качалка, кресло… садитесь, кому как удобней, — предложил Сергей Евгеньевич. — Сейчас нам принесут чай, и мы начнем.