Петр Капица - Неслышный зов

Купец разошелся: «Давай еще на тех же условиях». И приятели его не унимаются. Паша, конечно, не стал их жалеть. Грабь награбленное! В один заход восемь шаров в лузы уложил. Купец орет: «Это тебе подвезло. На равных струсишь играть». Паша согласился и на равных: «Ставь катеринку!» — сторублевую бумажку, значит, елка-палка!

Тут компаньон-татарин на купце повис, козлиной бороденкой трясет и просит: «Кончай, бачка. Он шайтан, глаз плохой имеет…»

Но купчина в раж вошел, оттолкнул компаньона и свой нрав показывает: «Ставь еще «пирамидку», пару катеринок кладу!»

Эту историю не раз Тюляев от дядьки слышал, поэтому рассказывал не спотыкаясь, взахлеб.

— В общем, елка-палка, Паша чуть ли не пятьсот рублей выиграл. И дружки поживились: полные карманы трешек и пятерок набили. А кличка татарская прилипла к нему, Шайтаном стали звать.

— А он что, только играл, нигде не работал?

— Нет, в литейке на Екатерингофке вкалывал. Пятый разряд имел. А вечерами по трактирам гулял.

— Ну, а еще что о нем знаешь?

— Он с моим дядькой в первую войну в караульную роту попал. На Фонтанке склады вместе охраняли. Дядька через день в наряд ходил, а Пал Палыч ни разу. Все у офицеров отпрашивался: «Дайте увольнительную, коньячку добуду». В столице сухой закон — за большие деньги спиртного не достанешь. А у Пал Палыча все маркеры и буфетчики знакомые. Придет переодетым, обыграет двух-трех спекулянтов и пару бутылок тащит в казарму. Офицеры довольны — и ему лафа, все время при деньгах. А потом, елка-палка, их на фронт угнали. И вот там Пал Палычу руку прострелили, да не правую, а левую, которой он без промаха шары закладывал. С тех пор он уже не тот…

После этих рассказов мастер еще больше вырос в воображении Ромки. Ведь по внешнему виду не скажешь, что он герой и что так ловко купцов облапошивал.

Слоник, собрав у ребят сорок восемь заявлений о приеме в комсомол, повезла их в райком. Там на заседании бюро удивились:

— Вот так заворг! А говорили — скучный парень, бесполезно посылать. А он ключик нашел к сердцам фабзавучников. Ай да Сусляков! Хотите, мы вам его в освобожденные секретари дадим?

— Какой Сусляков? Тот, что в общежитие приходил агитировать? — не без испуга спросила Слоник, а узнав, что это он и есть, стала отбиваться:

— Нет, оставьте его себе. Нам нужен парень повеселей, а Сусляков ваш зануда, все мальчишки разбежались.

— Кто же их агитировал?

— Юра Лапышев! — с жаром сказала Слоник, словно в райкоме знали столь знаменитого организатора.

— Так давай его и выдвинем.

— К сожалению, он еще не в комсомоле.

— А может, сама выдюжишь?

— Я же без году неделя в организации. Весной в Смолевичах приняли, в ноябре здесь на учет стала. Не осилить мне… опыта нет.

— Кого же вам дать? — вслух размышлял секретарь райкома, пытливо поглядывая на членов бюро.

— А знаешь, Гоша, я бы не прочь пойти, — вдруг предложил себя белобрысый, с очень бледным лицом парень. — Экспонатом сделался, вроде мумии, в музее комсомола торчу. А хочется чего-то живого. Скажу по правде: не без корысти иду, надеюсь получиться. Я ведь с пятнадцати лет мечтаю в машинисты пробиться. Во сне другой раз вижу, как веду среди леса длинный поезд и дым стелется по зеленым верхушкам. Может, вместе с ребятами экзамен сдам. Довольно в инвалидах ходить.

— Какой же из тебя машинист? И пристраиваться к юнцам поздновато, — стал урезонивать секретарь райкома. — Ты им больше в партпапаши или наставники годишься.

А Слоник не без тревоги подумала: «Достанется мне от девчат, что от такого пожилого не отбилась».

— Почему в партпапаши? — не согласился белобрысый. — Я не переросток. Мне только двадцать пятый пошел. Впрочем, называйте как хотите, только пошлите в этот фабзавуч. Не подкачаю, ребята, поверьте. Рано меня в старые большевики сплавлять.

В общем, Иван Калитич сумел убедить членов бюро рекомендовать его в отсекры фабзавуча.

Видя, что девушка из фабзавуча не очень обрадована решением бюро, секретарь райкома шепнул ей:

— Не хмурься, благодарить будешь. Ваня Калитич только на вид блеклый. Это ему в гражданскую войну досталось: на бронепоезде паром обварило. А по характеру он парень веселый и заводной, с ним не соскучитесь, ручаюсь.

Ребятам Калитич пришелся по душе, потому что легко подхватывал шутку, хлестко отвечал и смеялся заразительно. Узнав о дуэлянтах на футбольном поле, он не стал отговаривать и поучать, а лишь скептически ухмыльнулся и сказал:

— Видите ли, старики, раньше рабочему парню некуда было молодую силу направить, удаль показать. В драках себе славу добывали. Кулачные бои традицией стали. Улица на улицу шла. Нарвская застава на Московскую нападала. Ваши эти «давай стыкнемся на футбольном» — жалкая пародия, можно сказать, тень того, что было. Измельчал народ. У нас за Нарвской чаще всего дрались Богомольская улица с Огородным переулком. Сперва мелкоту посылали петушиться и толкаться. Потом заступники повзрослей появлялись, а им на подмогу — рослые дядьки. Стенкой на стенку шли. Вся застава сбегалась смотреть. Даже из центра купцы приезжали, водку победителям выставляли. Я тогда шкетом был. Всех силачей и ловких кулачников наперечет знал. Особенно полюбился мне Шурка Смирнов. Он на «Путиловце» токарем работал. Одевался модно. Сам парень статный, ловкий и сильный. Если он на чьей стороне — те обязательно побеждали. Однажды Шурка опоздал к драке. Скинул мне на руки шубу и врезался в гущу дерущихся. А какой-то парень с Огородного как звезданет мне по носу мерзлой рукавицей — я с копыток долой. Хорошо, что упал, а то покрепче бы досталось. Строгое правило было — лежачего не бить. Но и его, конечно, нарушали. Бывало, окружат того, кто вперед выскочил, и не дают упасть: перекидывают с рук на руки и лупят. Это называлось «на поддержки взять». Но если лег — не тронут, разве кто в горячке ногой пнет.

— А что же милиция? — поинтересовался один из ярунков. — Где она была?

— Милиции, старик, еще не было. А городовым и жандармам на руку, что рабочие меж собой дерутся: меньше о политике думают. У нас за Нарвской даже свои чемпионы появились. Например, Шурка с Огородного, Лешка Пудик с Лизаветинской. Он мог бочку с водой поднять. Сашка Састик с Волынки и речной пират Лешка Сатана. На всех речках, которые в Неву впадали, у парней полугички, лодки и челноки стояли. На них ходили пиратствовать: бревна с плотов угоняли, доски в устье вылавливали и плывун на дрова. А встретятся ребята с Волынки, Пряжки или Емельяновки — драка на воде. Лодки опрокидывали, весла ломали, борта дырявили. Но место для сражений выбирали неглубокое, чтобы утопленников не было. Сначала я тоже во всякие драки ввязывался. Потом с Васей Алексеевым познакомился. Он лет на семь старше был. Грамотный, на выдумки горазд. Так вот Вася нам и сказал: «Глупо рабочим меж собой драться да купцов тешить. Нашему брату пролетариям надо объединяться, чтобы царя свалить, а не носы друг дружке расквашивать». Алексеев был из тех парней, которые не боялись ни арестов, ни высылки, ни тюрем. Раз двенадцать сидел за решеткой, а выйдет — опять за свое: листовки и запрещенные книжки распространяет.