Петр Капица - Неслышный зов

Разговаривая, они пешком добрались до Обводного канала. Свет в общежитии уже был погашен, и на лестнице не горели лампочки.

— Проводи до нашего этажа, — попросила Нина. — Я боюсь темноты.

Ромка не возражал. У окна, между пятым и шестым этажом, они остановились перевести дух. Здесь Нина дотронулась холодными ладошками до его щек и сказала:

— Чувствуешь, как озябли? Я рукавички у Сергея Евгеньевича забыла.

Ромка взял ее пальцы в ладони и своим дыханьем стал отогревать.

— Ой, ой, как щекотно! — шепотом заговорила она. — Даже покалывает… точно ток пробегает…

Затем вдруг прижалась к нему и поцеловала.

Ромка хотел было ответить тем же, но опоздал: девчонка в одно мгновение выскользнула из его рук и убежала на свой этаж.

«Созорничала или всерьез? — недоумевал он. — Вот и пойми этих девчонок! Шли, разговаривали… И вдруг на!»

Нравится ли ему Нина так же, как Алла, он не смог бы твердо сказать. Девочки друг на дружку не похожи ни внешне, ни по характеру, и все-таки что-то в них привлекало общее.

«Ладно, разберусь. Никто ведь ответа не требует, — решил он. — Чего голову зря забивать глупостями».

На следующий день Громачев встретил Шумову во дворе фабзавуча. Она была в рабочем синем халатике. Поздоровавшись, Нина с лукавством спросила:

— Сегодня пойдем творить к Сергею Евгеньевичу?

— Неловко каждый день надоедать. К тому же у меня сегодня вечер занят.

— Свидание с кем-нибудь?

— Ага, с консультацией.

— С кем? С кем? — не поняла Нина.

— Туда не на трамвайной колбасе ездят, а на Пегасе. С доктором-стихоправом встречаюсь, — пояснил Ромка. — Есть такой в журнале «Резец».

— Возьми меня с собой, — попросилась Шумова. — Я только послушаю… буду сидеть как мышка, не шевельнусь.

— Возьму, но не сегодня, — сказал Громачев. Он не хотел, чтобы кто-нибудь из своих был свидетелем разгрома его стихов.

— Не хочешь — не надо, — надулась Нина. — Но завтрашний вечер целиком освободи для наших дел, а то живгазетчикам нечего репетировать.

На консультации в журнале «Резец» собралось человек пятнадцать. Ярвич, вытащив из потрепанного портфельчика громачевскую тетрадь, ухмыльнулся и спросил:

— Чьи тут стишины?

— Мои, — поднялся Ромка.

— Значит, ты и есть Роман Гром? — спросил Ярвич. — А я, прочитав, решил, что ты мужик посолидней. Есть у меня к тебе предварительный вопросик: как ты сам относишься к стихотворению «Край ты мой болотный»?

Ромка сочинял это стихотворение, стараясь написать не хуже других поэтов. Но вопрос, видно, задан неспроста. И он на всякий случай схитрил:

— Дурачась… на рыбалке сочинял.

— Как пародия стих имеет право на существование, а если бы ты сказал, что написал всерьез, то я снял бы с тебя брючишки и всыпал бы при всех. Почитай-ка вслух.

Громачев, краснея и смущаясь, принялся читать:

Смеха стихотворение не вызвало. Но сразу же из разных мест вверх потянулись руки. Почти все желали высказаться.

Выступающие двояко разбирали прочитанное произведение: если оно сочинено всерьез, то не всюду выдержан размер, начало похоже на строки некоторых есенинских стихотворений, а середина почти частушечная. Если же сочинена пародия, то в ней не хватает остроты. Неизвестно, кого автор высмеивает. Он просто идет по легкому пути. Пародии пишутся злей и остроумней…

В общем, наговорили столько, что Ромка сидел с горящими ушами и дал себе зарок больше не читать стихов среди поэтов. Ярвич, видно, понял его состояние, потому что в заключение заговорил с улыбкой:

— Раздраконили вы нашего Грома в пух и прах. Растерзать своего друга поэта вы всегда горазды. Но я ваши выступления воспринял как самокритику — удары по собственным стишатам. Я умышленно выбрал «Край ты мой болотный». В нем типические огрехи ваших стихотворений, которых у меня накопилось множество. Жаль, что некоторые из вас свои творения оценивают высоким баллом, а чужие — самым низким. А должен сказать, что у Грома я все же уловил искру божью. А это не всякому дано. Я прочту из тетрадки эпиграмму: «Цирпила с Янном — без изъяна, а без Янна — обезьяна». Ведь ловко найдено? Или вот шуточная стишина:

Ярвич поглядел на присутствующих и, приметив на их лицах невольные улыбки, добавил:

— На первый взгляд — пустяковина. А в ней есть поиск и, можно сказать, бесстрашие. Автор не дрогнул перед неожиданно родившимся «трепещом». Ввел новое слово, и оно у него заиграло…

Трудно было понять, утешает ли Ярвич или говорит всерьез, но Ромка воспрянул духом, он уже не чувствовал себя раздетым догола и поверженным.

Чтобы не вызвать лишних разговоров, в обеденный перерыв Ромка договорился с Ниной встретиться не на лестничной площадке общежития, а на Мойке, против дома Мари.

Он пришел к чугунной решетке набережной минут на десять раньше ее. Замерзшая речка была захламлена грудами грязного снега, который дворники сбрасывали за парапет. Стоять здесь было скучно.

Нина прибежала запыхавшаяся.

— Прости, — попросила она. — Я ведь шла пешком. Не оказалось мелочи на трамвай.

— А крупные дома на рояле забыла, — насмешливо вставил Ромка. Он ведь тоже не имел денег на трамвай. До моста проехал на подножке, а по набережной шагал пешком.

Набравшись духу, они поднялись по лестнице на седьмой этаж и робко нажали кнопку звонка. Дверь открыла Елизавета Викторовна. Сергея Евгеньевича не было дома, но старушка приветливо приняла гостей: зажгла свет в прихожей, чтобы они разделись, затем провела в комнату сына и сказала:

— Если верхнего света мало, включите настольную лампу. Чернила, перья, бумага — все здесь на столе. Располагайтесь и работайте. А я вам потом чайку принесу.

Освоясь, Нина вытащила из сумки несколько листков и стала читать свои черновые наброски. Характеры и повадки обществоведа и литератора она объединила, сделала рассеянного преподавателя, очень похожего на обоих.

Сценка Ромке показалась вяловатой, но он похвалил Нину за смелость обобщения и тут же предложил:

— Давай добавим еще одного преподавателя, похожего на нашего физика. Пусть Первый уходит за журналом, а в класс тут же заглядывает Второй и спрашивает: «Не у вас ли я сегодня?» Озорники обрадованно кричат: «У нас, у нас!» Физик входит в класс и спрашивает: «На чем мы остановились в прошлый раз?» — «На том, как вы махновцев одурачили!» — отвечает впереди сидящий. «Но это не мой предмет, я спрашиваю, что мы проходили по плану?» — «Не знаем, — хором отвечают ученики, — лучше расскажите, как вы голышом в плен попали!» — «Что вы, что вы!» — машет руками преподаватель. В ответ поднимается писк, вой, мяуканье, стук, топот. Преподаватель в панике бросается к двери, выглядывает: нет ли в коридоре грозного завуча? Затем умоляет: «Тише… ну не шумите так. Я согласен… Расскажу, только помолчите!» Тут появляется Первый с другим журналом. Идет дурашливый разговор между преподавателями, в котором выясняется, что они не знают учеников в лицо и не уверены, в тот ли попали класс.