Петр Капица - Неслышный зов

Вот наконец прозвучал третий звонок. Двери в зал закрылись, погас свет.

— Все ли на местах? — как можно спокойней спросил Сергей Евгеньевич.

— Готовы!

— Занавес!

Дрожь, охватившая вначале живгазетчиков, после хорового речитатива несколько унялась. Наступила та спасительная бесшабашность, похожая на опьянение, которая помогла одолеть волнение, перевоплотиться в героев, заговорить их голосами.

Сценки бурсацких похождений и уловок фабзавучников развеселили зрителей. В зале то и дело перекатывался добродушный смех и одобрительные хлопки.

Нину, которая грудным голосом исполнила цыганские пародии, дважды вызывали и проводили дружными аплодисментами.

Вернувшись на сцену и выпив глоток медовухи, она по великому секрету призналась Ромке:

— Я пела голосом своей непутевой мамы и сама испугалась, что так похоже получается.

Начались сценки о железнодорожных мастерских. В зале сначала покашливали, потом затихли. Разогревшись, живгазетчики столь удачно изображали мастеров, их голоса, что зрители мгновенно узнавали своих ворчунов.

— Никак Никанорыч? Ей-бо, он! — вслух удивлялся кто-то из стариков. — Завсегда такой.

— Не радуйся, — отозвался Ясно-Понятно, он и на тебя малость похож.

— Курагин… Как есть Курагин!

Удачи фабзавучников встречали одобрительными выкриками:

— Давай, ребята, наддай жару!

А когда появился на сцене живой, вращающий глазищами паровоз и басом принялся стыдить начальников депо, зал разразился хохотом и такой овацией, что артистам пришлось на время умолкнуть.

Спектакль закончился разудалой песней под стук колес паровоза:

Проводив после спектакля именитых гостей, за кулисы пришел довольный начальник школы. Пожимая руку Калитичу и Сергею Евгеньевичу, сказал:

— Здорово придумали с паровозом! Начальство с одобрением отнеслось. Обещало дать старый локомотив на растерзание.

Обещанный паровоз был притащен в старое депо и поставлен на ремонтную канаву. Это была сильно проржавленная и покалеченная в крушении «овечка». Старые паровозники осмотрели подарок и пришли к выводу, что паровоз наполовину придется обновлять. Требовался энтузиаст-организатор, чтобы добывать в цехах нужные детали. Кто же возьмется за столь хлопотливое дело?

Иван Калитич не зря ходил к паровозникам на уроки по спецделу, сидел за партой, делал чертежи и вел записи. Он надеялся вместе с юнцами постигнуть науку машинистов. Когда возникла идея восстановить руками фабзавучников паровоз, он сказал себе: «Решайся! Сейчас или никогда! Надо только не трусить. Не боги горшки обжигают!» Он пошел к начальнику школы и попросился в организаторы по восстановлению паровоза.

— А как комсомол? — спросил тот.

— У меня есть хорошие заместители — Зоя Любченко и Юрий Лапышев. Они потянут. Ну и я, конечно, помогу.

— Хорошо, — согласился начальник школы. — Для консультации я вам дам преподавателя спецдела Тройского.

С консультантом повезло. Инженер Дмитрий Васильевич Тройский знал все системы локомотивов и умел ставить диагнозы заболевшим машинам. Кроме того, он любил свое дело и был заряжен неуемной энергией, которая передавалась другим.

По просьбе Калитича Тройский вместе с фабзавучниками принялся разбирать паровоз и определять, каких частей не хватает, какие износились, какие требуют только промывки керосином. На размонтирование «овечки» он потратил больше положенного времени, потому что спецдело преподавал не в классе, а в депо, чтобы каждый мог потрогать детали машины.

Наступило время заняться локомотивом и другим ребятам. Первыми включились столяры. По чертежам они изготовили модели изношенных и недостающих частей.

Модели перешли к литейщикам. Те, чтобы лучше понять чертежи, пришли в депо взглянуть на детали в натуре.

Паровоза на яме уже не оказалось. Его рама была подвешена на цепях, котел покоился на козлах, а колеса сгрудились на запасных рельсах. Все остальные части машины, промытые и густо смазанные, лежали на стеллажах и деревянных щитах.

Калитич, выбрав чертежи первоочередных отливок, сказал:

— С мелочью, старики, надеюсь, справитесь, а вот с этим чудищем, — показал он на треснувший во время крушения паровой цилиндр, — навряд ли. Работенка только для квалифицированных формовщиков. Попробую заказать в вашей литейке, а вы проследите, чтобы быстрей выполнили.

Дни мелькали. Они походили на беспрерывный бег с препятствиями. Утром каблуки отстукивали вниз по лестнице. К трамваю — бегом, от проходной до литейки — рысью. Работа шла без перекуров. В три часа полным ходом мчались в фабзавуч. Там два часа теории. В пять все устремлялись по домам, а у комсомольцев начинались заседания, политкружки. С семи — репетиции, занятия в спортзале либо выезд на игру. После ужина каток или кино.

Все это казалось бурной, наполненной до краев жизнью. И все же что-то тревожило и даже угнетало Ромку. Не попал ли он в затягивающий водоворот? Для того ли он покинул дом, друзей детства и приехал в Ленинград?

Надо вырваться из круговорота и плыть против течения к своему маяку, иначе ничего не добьешься. Но где же свет этого маяка?

Громачева по-прежнему тянуло выражать свое настроение и мысли в стихах. А то, что он делал помимо стихов, вызывало глухое недовольство собой.

«Чем же поступиться? — задумался Громачев. — Добрая половина вечеров уходит на репетиции. Абсолютно бессмысленная трата времени, не собираюсь же я стать артистом. И бокс брошу. Зачем мне расплющивать нос и уши? Я должен драться за убеждения без кулаков».

Его решение обеспокоило Сергея Евгеньевича.

— Твой уход будет чувствительным. Ты лишишь нас своеобразия и солидной доли энтузиазма, — сказал он.

— Тексты вы можете сочинять с Шумовой, а мне нельзя столько времени тратить на порой бесцельное сидение, — стал оправдываться Ромка. — Я не пишу ничего другого, бросил ходить в «Резец»… Оскудел.

— Я тебя понимаю. Но ты показывайся хотя бы в свободные вечера, чтобы других не расхолаживать. Я тебя не стану загружать. Будешь просто помощником.

Более бурным было объяснение с Лапышевым.

— До сих пор мы всюду бывали вместе, а теперь что же — конец дружбе? — спросил Юра. — Променяешь меня на «Резец»?

— Почему променяю, — возразил Ромка, — давай ходить вместе.

— Ты же знаешь, что у меня нет литературных способностей.

— Тогда займись всерьез тем, к чему имеешь склонности. А то высунув языки бегаем из одного места в другое, а на поверку — ничего путного не сделано. Одни игры да развлечения.