Владимир Пищулин - Зарницы над полигоном

А может, в том-то и ошибка, что своего дела не знал солдат?

Изредка лейтенант посматривал на Гаврилова и морщился: до чего человек неуклюже обращается с отверткой! Она глухо стучала, пока наконец солдат не высыпал в мешочки болты и не отошел в сторону.

— Открыли? — спросил лейтенант.

— Открыл.

Лигистанов стоял перед схемами и что-то искал в густой паутине линий. Неожиданно он заговорил, соглашаясь с Гавриловым.

— Такую технику сразу не изучишь, это вы правильно говорите. Ведь ракета что твой организм. Смотрите, сколько в ней проводов-артерий. Как у человека. Если, скажем, перерезать человеку артерию, то он погибнет. Согласны? А ведь с нашей ракетой может произойти то же самое. Ей бы надо подняться вверх, догнать цель и уничтожить ее, а она не поднимется. Умрет тут вот, на столе. И цель пройдет. А цель — это противник. У него на борту страшное оружие. Вот сейчас наша ракета «заболела». Кто ее должен вылечить? Мы. Мы подлечим ее, и она снова займет свое боевое место. Ну, а что «заболела», так это и с нами бывает. Правда, ведь?

Гаврилов улыбнулся, умилившись: ему нравилось, что лейтенант его, молодого солдата, равняет с собой.

— Можно к этому делу и с другой стороны подойти, — взглянув на смущенного Гаврилова, продолжал лейтенант. — С моральной. Ракета, она действительно как человек. Цель жизни имеет. Вот у меня и у вас — у каждого своя цель есть. Иначе зачем же нам жить, если без цели? Во-первых, скучно. А во-вторых… Если человек поставил перед собой задачу, то какие бы трудности ни встречались, он с ними справится. Переборет их. А это же интересно. Еще как интересно! — Лигистанов взглянул на солдата веселыми глазами.

Это ничего, что на груди у лейтенанта инженерный ромб. Это ничего. Он, оказывается, такой же неугомонный, как и его солдаты — «академики». И простой. И говорит складно. А ракеты свои любит — страсть. И работать с ним куда интересней, чем полы мести.

Гаврилов охотно открывал люки, стоял с переноской в руках и смотрел, как лейтенант ловко перебирал разноцветные провода, напевая веселую песенку:

— Капитан, капитан, улыбнитесь…

— А вы, Гаврилов, любите песни? — спросил лейтенант.

— Я? Люблю. Народные. Ребята все о морском дьяволе распевают: «Я тебя успела позабыть…» Это не то. У меня мать много хороших песен знала. В хоре выступала.

— И теперь поет?

— Нет, теперь она домохозяйка, а отец — инвалид. На коляске ездит. С войны это у него. Две сестренки у меня есть. Большая в третий класс пошла. Больно учится плохо. Я ее гонял как сидорову козу. Сейчас некому.

— А вы почему не учились?

— Работал. Кому-то надо было работать.

— Это правильно, — вздохнул лейтенант. — Берите тестер, попробуем прозвонить цепи.

Гаврилов взял тестер — ящик с измерительным прибором и двумя проводками: желтым и красным. Желтый лейтенант воткнул в верхнее гнездо, красный — в нижнее. И пояснил:

— Это корпус, а это жила кабеля. Как стрелка отклонится, так скажите. — Он запустил руки в открытый люк и стал что-то там исправлять. Время от времени спрашивал: — Есть?

— Есть, — отвечал Гаврилов, как только стрелка металась вверх по шкале.

— А вы учиться хотите?

— Конечно.

Гаврилов, глядя на лейтенанта, вспомнил, как он споткнулся в темноте. …Профессор! Чудной он.

— Вы что, Гаврилов?

— Да так. Вспомнил, как вы громыхнулись, — Гаврилов отвернулся, чтобы лейтенант не увидел его улыбки.

— Это еще ничего. На той неделе я чуть было шею не свернул. Иду, расчет один вспоминаю, а дорогу перекопали. Тоже ночью. Бултых…

Теперь Гаврилов хохотал откровенно и безудержно.

— Длинному, не то что короткому, все мешает, — поддержал веселье лейтенант и рассмеялся сам.

Аппаратура была включена на проверку, красные лампочки горели, точно рассыпанные звезды. Гаврилов с любопытством наблюдал, как лейтенант вращал ручки и от этого на экране осциллографа появлялись всевозможные кривые. Они то рассеивались, то набегали друг на друга, и это походило на волшебство. Казалось, там, внутри прибора, сидел кто-то и плел из ярких нитей причудливые узоры.

— А спать не хочется?

— Не-ет! Я привыкший. Бывало, в колхозе ездишь, ездишь. А полежишь чуток, услышишь — девчата запели, и сон как рукой сняло. Тут тоже интересно. Диву даешься!

— А ну-ка, подстыкуйте контрольный штекер, — сказал лейтенант, не отрываясь от аппаратуры.

— Кто, я? — удивился Гаврилов.

— Вы, кому же еще?

Гаврилов сначала растерялся, а потом приободрился и даже усмехнулся в душе над Дехтяревым. Тот никогда не допускал Гаврилова к приборам, только на словах учил. Однажды, правда, тоже дал штекер и сразу же закричал: «Ты, что, ослеп, Гаврилов? Не видишь, куда суешь? Прислали на мою шею. Бери тряпку да пыль вытирай. Я сам год целый этим занимался. Соня…» Но то был Дехтярев — старший расчета, а тут лейтенант…

Гаврилов присел на карточки так же, как это делал Дехтярев. Взвесил в руках тяжелый штекер, взглянул в него: штырьков уйма. И примерился, чтобы вогнать до щелчка. Правую руку отвел назад и, крякнув, толкнул штекер ладонью.

«Ишь ты, капризничает, — подумал Гаврилов. — Еще разок нажму».

Но и на этот раз штекер не поддался. Гаврилову стало не по себе, даже уши загорелись. У каждого человека свои особенности: у одного, например, в подобных случаях щеки пылают, а у Гаврилова вот уши горят. Он посмотрел в сторону лейтенанта, но тот был занят.

«Того быть не может, — подумал Гаврилов. — Такую ерунду и не вставлю. Хорошо, хоть Олег Петрович не видит».

Гаврилов повернулся спиной к Лигистанову, увлекшемуся своей работой.

— Скоро, Гаврилов?

— Сейчас, товарищ лейтенант, — отозвался Гаврилов нарочито бодрым голосом. На душе у него скребли кошки.

Вставить штекер трудно. Не думайте, что механизм с сотней контактов, да еще на пружине, сразу подчинится вам. Для этого надо иметь и опыт, и сноровку. У Гаврилова не было ни того, ни другого. И теперь он не знал, что делать. Пот катился со лба, а руки устали от напряжения. От долгого сидения на карточках онемели ноги.

Досада и обида душили Гаврилова. Он собрал последние силы и сделал решительный толчок, но штекер опять ткнулся во что-то твердое и отошел вниз. Солдат от обиды на себя вдруг вскочил и выбежал в коридор.

— Гаврилов, где вы? — услышал он голос лейтенанта. — Гаврилов!

Гаврилов стоял, прислонившись к холодной стене. Он слышал, как лейтенант потянул кабели, как в тишине раздался тот самый щелчок штекера, который был нужен Гаврилову. Солдат заправил тужурку, напился воды из крана и как ни в чем не бывало вышел к лейтенанту.

— Вы что, пить-захотели? — спросил Лигистанов.

— Да там, — ответил Гаврилов неопределенно и поспешил отвернуться: он боялся встретиться взглядом с лейтенантом.