Мирмухсин Мирсаидов - Молнии в ночи [Авторский сборник]

Он изо всей силы хлестнул Лочина — конь с трудом поднялся, запрыгал, прихрамывая… Бек критически оглядел его, ищуще зашарил глазами вокруг — джигиты молча отворачивались, никому не хотелось уступать беку своего коня. А Насриддинбека подгонял страх. Взгляд его задержался на гнедом иноходце, которого держал под уздцы Миръякуб. Бек пальцем поманил юношу:

— Поди-ка сюда. Ты ведь конюх — осмотри Лочина. Перевяжи ему ногу.

Миръякуб, подошедший со своим гнедым, передал поводья сарбазу, который стоял рядом с беком, постегивая нагайкой по сапогу. Тщательно ощупав ноги Лочина, Миръякуб вытянул из-под халата бельбох, которым была подпоясана рубаха, встряхнул его, развертывая, — и замер в ужасе. Из бельбоха выпал на землю блестящий предмет, покатился к ногам бека… Это был золотой браслет, из той пары, которую пожертвовала ради спасения Мирхайдара невеста Мирсаида. Бек уставился на браслет, потом поднял тяжелый взгляд на юношу:

— Так… Значит, один ты все-таки припрятал?..

Лицо юноши из красного, как свекла, сделалось белым, как мел… Бек тогда сам его обманул — но не вступать же с ним в спор!.. Миръякуб растеряно забормотал:

— Ей-богу… Просто из памяти выскочило… А когда вспомнил, все не было случая… передать вам…

Никто из окружающих не понимал, о чем у них речь. Бек рукой властно указал на браслет:

— Вот тебе и случай. Подними и отдай мне.

— Сейчас, светлейший… Сейчас…

Миръякуб суетливо бросился к браслету, отер его от пыли, согнувшись в поклоне, вручил беку. Бек не смотрел на него. У Миръякуба засосало под ложечкой… Он отошел к Лочину, сложил бельбох, собираясь перевязать ему ногу. В это время Насриддинбек незаметно подал знак стоявшему рядом сарбазу, — тот шагнул к юноше, схватил его за ворот, рванул к себе:

— Хватит возиться с этой падалью!

Миръякуб увидел прямо перед своими глазами багровое, хищно оскаленное лицо сарбаза. В отчаянии закричал:

— Что вы делаете?! Не на…

И не докончил фразу — сарбаз, уже успевший вытащить из-за голенища сапога длинный нож, с силой воткнул его в бок юноше и повернул там три раза. В горле Миръякуба что-то клокотнуло, он повалился на землю, трепеща всем телом, как прирезанная курица, и покатился под уклон, в арык, поросший осокой и колючим янтаком…

Все в оцепенении молчали. Бек жестко ухмыльнулся:

— Говорят, снявши голову, по волосам не плачут… По коням! Игра еще не кончена. Мы продули Ташкент — отыграемся в Коканде.

Сарбаз, убивший Миръякуба, снял с Лочина сбрую, оседлал гнедого, оставшегося без хозяина, поддерживая бека за сапог, помог ему взгромоздиться на коня.

Беглецы снова тронулись в путь.

Старый, седобородый сарбаз, невольный свидетель происшедшей трагедии, шепнул на ухо всаднику, ехавшему рядом:

— Есть у степного суслика такая повадка: детенышей он греет своим телом, а как почует опасность, так загрызает их и сжирает одного за другим…

Его спутник молча кивнул.

Желтая пыль клубилась за удалявшимися сарбазами.

Султанмухаммад, не зная, что Насриддинбек бежал из города, сражался у ворот Кукча с одним из русских подразделений. В ожесточенной перестрелке обе стороны несли большие потери. Не в силах сдержать натиск русских, сарбазы отступали к центру города.

Это был один из последних боев.

17 июля 1865 года верховный судья Хакимходжа и аксакалы всех четырех частей Ташкента отправились к Черняеву, расположившемуся в Урде, в бывшей резиденции бека, чтобы официально заявить о капитуляции города.

Городскую делегацию принял сам Черняев, только что получивший звание генерал-майора. Он стоял со своей свитой посреди главной площади Урды, стройный, подтянутый, радостно-возбужденный. По знаку верховного судьи Салих Ахун и Саидкаримбай подали генералу на подносе, покрытом бархатом, двенадцать золотых ключей от города. Взяв ключи, генерал вместе с верховным судьей поднялся на бекский айван, застланный большим красным ковром, и произнес речь, в которой подчеркивалась необходимость поддержания в городе полного спокойствия и порядка, рекомендовалось продолжать учение в школах и медресе и предлагалось немедля открыть все базары и лавки.

После этого обеими сторонами было подписано и скреплено печатями мирное соглашение. Ташкентцев особенно поразил один из его пунктов, на котором настояли русские: этот пункт категорически запрещал работорговлю.

Представители города в начале церемонии держались скованно, но под конец приняли важный, торжественный вид… Генерала Черняева не покидало приподнятое настроение.

Когда соглашение было подписано, генерал нацепил на грудь верховного судьи золотую медаль, надел на него бархатный халат. Почетные халаты и ценные подарки получили также муфтий, Саидкаримбай и городские аксакалы.

На другой день верховный судья дал обед в честь генерала и офицеров. Перед тем, как отправиться в дом Хакимходжи, генерал Черняев, в сопровождении ташкентских сановников, побывал в Шейхантуре, на могиле Алимкулибека, а также посетил медресе Бегларбеги, где наблюдал за занятиями муллабаччи.

А еще через день генерал заявил, что необходимо подтвердить в официальном документе добровольную сдачу Ташкента. Он подчеркнул: добровольную.

Аксакалы и городская знать замялись. Тогда генерал сказал верховному судье, что хочет поговорить с городскими ремесленниками. Ему, Черняеву, известно, что местные ремесленники, кустари и часть торговцев выступают за присоединение Ташкента к России. Кстати, не слышал ли верховный судья о гончаре Мирхайдаре из махалли Чигатай?..

Подивившись про себя осведомленности генерала, Хакимходжа с деланным огорчением пожал плечами: нет, он и слыхом не слыхал ни о каком гончаре, и что там болтают ремесленники — тоже не знает.

Генерала раздосадовал этот ответ, и он повторил свое пожелание: раз аксакалы уклоняются от подписания документа о добровольной сдаче города, пусть решающее слово скажут представители ремесленников и торговцев.

На среду в Урду было вызвано около семидесяти наиболее уважаемых кустарей — владельцев мастерских, лавочников, ремесленников. В их числе — Мирхайдар, Камбарали и Тухтамурад. Это вынудило и верховного судью с шейх-ул-исламом и всеми четырьмя аксакалами тоже поспешить к генералу.

Генерал Черняев, выйдя к собравшимся, снял белые перчатки и поздоровался со всеми — с кем за руку, с кем кивком головы. Всех подкупили его обходительность и дружелюбие, к тому же многие уже слышали, что он побывал на могиле Алимкулибека и в медресе — это подогрело доброжелательный интерес к нему.

Он пригласил всех к столам, расставленным на бекском айване и ломившимся от угощения. Сам сел рядом с верховным судьей. Повернувшись к толмачу-татарину, сказал ему что-то. Тот крикнул ремесленникам, теснившимся за дальними столами: