Мирмухсин Мирсаидов - Молнии в ночи [Авторский сборник]

Книги, которые он не выпускал из-под мышки, жестко упирались ему в бок.

Книги… А в них правда, которую не убить, не сгноить ни в каких зинданах.

Правда — непобедима.

Летнее солнце добела раскалило воздух. Во дворе было жарко, как в печи для обжига кирпичей. Халниса-хола, сидя на корточках у арыка, мыла доску для рубки мяса и то и дело рукавом платья отирала пот со лба.

Кто-то вбежал во двор — она обернулась и увидела запыхавшегося Алиджана. Вид сына перепугал Халнису-хола: лицо потное, бледное, глаза так и шныряют, рукава белой бязевой рубашки, которую он надел только сегодня, порваны, перепачканы, ворот разодран…

— Что стряслось, сынок? — с тревогой спросила Халниса-хола.

— А, ничего! — с притворной беспечностью ответил Алиджан, глядя в сторону.

Ох, не любила Халниса-хола, когда он вот так отводил взгляд!.. Значит, опять что-нибудь натворил. Она хотела еще о чем-то спросить сына, но белая рубашка уже мелькала в винограднике. Прошмыгнув под ишкомом, [26] Ишком — дугообразные подпорки для лоз, образующие туннель. обвитым тяжелеющими лозами, он ловко, как обезьяна, вспрыгнул на дувал.

— Непутевый, дувал разрушишь! — только и успела крикнуть Халниса-хола.

Но сына уже и след простыл: он исчез за дувалом, в соседнем саду.

Халниса-хола до того растерялась, что упустила в арык доску, которую мыла. Доску тут же унесло течением.

Некоторое время женщина сидела недвижно, скованная тревогой за сына… Вот несчастье-то на ее голову! Верно, снова набедокурил. Или затеял что недоброе. Рваная перепачканная рубашка: бой-бой, уж не кровь ли чернела на изорванных рукавах?.. Этого еще не хватало!

Она тяжело поднялась, прошла вниз по течению, вытащила из воды доску, прибитую к берегу. И опять, словно обессилев, опустилась на корточки… Взгляд ее невольно устремился на дувал, за которым скрылся Алиджан. Астагфирулло, боже мой, боже! Ну что это за жизнь?.. Ни минуты покоя!

Мало ему, что в прошлом году затеял драку и угодил на пятнадцать суток за решетку. Сколько тогда пришлось вынести мук и позора! Вечерами, оставшись одна, она плакала от горя и стыда. За какие-то две недели щеки у нее впали, скулы заострились… А когда она сжимала зубы, то морщинистая кожа под нижней губой напоминала частый гребень.

Соседи утешали ее, каждый на свой лад.

Одни порицали Алиджана: совсем, мол, парень от рук отбился, вот уж и правда — непутевый! Бедняжка Халниса-хола!..

Она только всхлипывала и качала головой: уж, видно, так на роду ей написано, что тут поделаешь?

Другие были к парню более снисходительны: ну, не сдержался, полез в драку… молод еще, горяч. Дай срок, остепенится, войдет в разум.

У Халнисы-хола, когда она слышала такое, на глаза навертывались слезы, она растроганно говорила: «Да сбудутся ваши слова, дай вам бог здоровья! Алиджан был совсем маленький, когда отец помер… Осталась я с двумя сыновьями на руках. Легко ли, одной-то двоих растить?.. Да будь жив отец — разве подал бы Алиджан в беду?»

Правда, на старшего сына, Валиджана, она не могла пожаловаться: он нашел свое место в жизни и любил мать преданной сыновьей любовью. Ее только огорчало, что он не разделял ее слез и боли, и хоть и носил брату передачи, но не пытался вызволить его из тюрьмы. А матери строго внушал:

— Скажите спасибо — еще легко отделался! Пожалели его по молодости. Не то бы…

Халнисе-хола казалось, что Валиджан несправедлив к брату. Как можно быть таким черствым?

Боль немного утихала, когда Халнису-хола навещала ее старшая сестра, Джахан-буви. Приходила она издалека и долго не могла отдышаться. Зато уж потом давала волю языку. Дом словно оживал с ее приходом, собирались соседки, делились последними новостями, судили-рядили о том, о сем… Джахан-буви засиживалась у сестры допоздна. Проводив соседок, они тихо беседовали во дворе, при лунном свете, наслаждаясь вечерней прохладой. И на сердце у Халнисы-хола теплело. Недаром говорят, что задушевная беседа исцеляет сердечные раны!

…О чем только не передумала Халниса-хола, сидя у арыка, устремив невидящий взгляд на дувал…

Но вот мысли ее вернулись в сегодняшний день, она снова вспомнила, каким бледным, растерзанным вбежал во двор Алиджан, и сердце сжалось в тревожном предчувствии, все тело ослабело, обмякло… Прибежал, ускакал, ни слова не говоря! Ох, не к добру все это… Перед глазами возникло кровавое пятно на его рубашке, оно начало увеличиваться, все расплывалось, расплывалось, пока не сделалось размером с большой поднос, заслонив собой весь мир. У Халнисы-хола потемнело в глазах, все вокруг словно погрузилось в непроглядный мрак… И почему-то вдруг вспомнилось, как давным-давно, когда она была еще молодой, сосед, чапани, [27] Чапани — человек, увлекающийся азартными играми. по имени Ахмед-Дажжал [28] Дажжал — сатана. — вот уж поистине сатана! — проиграл в ошик жену и, примчавшись домой, прирезал ее — чтоб никому не досталась. На шум сбежалась чуть не вся махалля, и Халниса своими глазами видела, как по двору раскатился окровавленный жемчуг с разорванных бус убитой…

Халниса-хола невольно приложила ладонь к пылавшему лбу.

Ох, сынок, забота моя, тревога моя!..

Алиджану шел двадцатый год, впору уж своей семьей обзавестись, а он все не у дел… Его сверстники работают, стали надежной опорой своим родителям. А этот бьет баклуши. Да бог с ним — хоть бы только вел себя посмирнее! Так нет. Того и гляди выкинет какой-нибудь фокус. Когда Халниса-хола думала об этом — будто острая колючка вонзалась ей в сердце. И она принималась мысленно упрекать своего нынешнего мужа, отчима Алиджана, Буриходжу. Это он во всем виноват! С детства вдалбливал Алиджану: дескать, главное — соблюдать законы шариата, а все остальное — суета сует и всяческая суета… Все старался сделать из пасынка правоверного мусульманина. А выпестовал лоботряса! Да пропади они пропадом, все его поучения! Все равно ведь его слова, как горох, отскакивали от Алиджана. Зато парень хорошо усвоил, что все — суета сует: труд, ученье. Вот и получилось: Алиджан с грехом пополам окончил школу и до сих пор слоняется без дела.

Правда, когда в голову Халнисе-хола приходили такие мысли, она одергивала себя: эй-эй, ведь Буриходжа — муж, сам бог велел чтить и уважать его! И сына воспитывать — в уважении к отчиму. Так уж от века положено…

На город уже опустились сумерки, когда Алиджан вернулся домой. Он умылся в арыке и, как ни в чем не бывало, развалился на супе…

Алиджан выглядел куда старше своих лет. Ростом его бог не обидел. А за последние два года он еще больше вытянулся, раздался в плечах. Взглянешь на него со стороны — богатырь! Несдобровать тому, в чей ворот вцепятся его длинные, неуклюжие ручищи… Сверстники побаивались его кулаков, тяжелых, как дубины. Иногда парни, в забаву, пальцами сшибали с огурцов верхушки — Алиджан одним щелчком мог расколоть дыню. С кем бы из товарищей он ни вступал в борьбу — всегда клал противника на обе лопатки. Однажды на стадионе он даже померялся силами с опытным борцом и хоть не одолел его, но тому все же пришлось здорово попотеть! Алиджана тогда прозвали «без пяти минут чемпион».