Алексей Горбачев - Подвиг доктора Бушуева

— Я не хочу умирать, не хочу, — сквозь рыдания вслух говорил Безродный.

Но никто не слышал его.

Ему почему-то вспомнился старший врач полка, прибывший из Военно-медицинской академии имени Кирова. Это был невысокий молодой человек с огненно-рыжей вьющейся шевелюрой, весёлый, общительный и, по твёрдому убеждению доктора Безродного, совсем бесхарактерный парень. Безродный порой диву давался, почему старшим врачом полка назначили не его, уже довольно опытного хирурга, а Абрама Соломоновича Бурштейна, который постоянно обращался к нему за советами и даже к рядовым санитарам относился просто, по-товарищески.

Однажды Бурштейн сказал ему:

— Матвей Тихонович, в первом батальоне есть раненые, сходите туда и организуйте эвакуацию.

Безродный отправился в батальон, занимавший оборону километрах в трёх от полкового медицинского пункта. Вдоль дороги время от времени взлетали султаны земли от взрывов вражеских мин и снарядов. Безродный юркнул в окопчик и просидел там чуть ли не до самого вечера. Когда он вернулся и доложил старшему врачу о том, что, дескать, не мог отыскать батальонный медицинский пункт, Бурштейн махнул рукой.

— Ладно. Я уже сам побывал там.

В тот миг, когда появились вражеские автоматчики, старший врач схватил винтовку и крикнул Безродному:

— Немедленно эвакуируйте раненых! Мы занимаем оборону!

Безродный кинулся к повозке, на которой уже лежали раненые, вскочил к ним и приказал ездовому трогать.

— Погодите, товарищ военврач, вот отгоним автоматчиков, а потом поедем лечиться, — сказал один из раненых и, поддерживая перевязанную руку, соскочил с повозки. Вслед за ним сошли и другие раненые. Безродный видел, как они залегли с винтовками, как подбежал к ним с ручным пулемётом ездовой. Доктор тоже соскочил с повозки и плюхнулся рядом с колёсами.

Где-то совсем рядом трещали автоматы, слышались хлопающие взрывы гранат, противно посвистывали пули. А вдали бесновались пушки, землю сотрясали сильные взрывы.

Безродный приподнял голову и увидел старшего врача полка. Бурштейн с колена стрелял из винтовки, потом поднялся во весь рост и стал швырять гранаты — одну, вторую. Вдруг, взмахнув руками, он шагнул вперёд и в следующее мгновение рухнул на землю.

«Убит, убит», — с ужасом прошептал Безродный. Позабыв обо всём на свете, он снова вскочил на повозку и остервенело стал хлестать кнутом лошадь. Повозка тряслась, подпрыгивала, а он исступленно хлестал и хлестал кнутом…

Когда загнанная лошадь замертво упала, Безродный бросился бегом в недалёкий лес. Он продирался сквозь густые заросли терновника. Ветки цеплялись игольчато-острыми колючками за сукно шинели, словно хотели удержать его, ломались, похрустывали, царапали в кровь лицо и руки. Но он упрямо спешил вперёд, в лесную чащу. Время от времени останавливался, настороженно к чему-то прислушиваясь, пугливо озирался по сторонам и, ничего подозрительного не обнаружив, уходил всё дальше и дальше в колючие заросли.

Пулемётной очередью застрекотала сорока. Безродный, будто споткнувшись, припал грудью к земле и замер. Ему, вероятно, было известно, что сорочий стрекот предупреждает об опасности: значит, рядом кто-то есть — или зверь, или человек. Ни зверя, ни человека он встречать не хотел.

Тяжело дыша, Безродный лежал на животе, уткнувшись носом в сухую листву От земли пахло гнилью и сыростью. Совсем рядом, метрах в двух или трех, из узкой норки выглянула острая мордочка лесной мышки. Мышка уставилась чёрными дробинками глаз на человека, удивлённо дернула коротенькими усиками и тут же скрылась в норке.

«Счастливая, — с завистью подумал о ней Безродный. — Вот и мне бы так в норку, пока жив…»

Вокруг было тихо, только неудержимо громко стучало сердце да слышалось тонкое жалобное жужжание мухи, попавшей в паутину.

Безродный осторожно приподнял голову, осмотрелся по сторонам, потом встал и снова, пригибаясь к земле, двинулся в путь. Он с трудом продирался сквозь густой подлесок и свободней вздохнул, когда над головой важно зашумели деревья, ещё не успевшие полностью сбросить опалённую красками осени листву. Здесь, среди леса, он почувствовал себя в безопасности и даже остановился, прижавшись спиной к шершавой коре старой осины.

Где-то над головой стучал трудолюбивый дятел, пискнула какая-то пичужка, по вершинам деревьев пробежал тревожный ветер, и листья отозвались беспокойным позваниванием. Достав из кармана грязный кусок сахара и каменно-твёрдый сухарь, Безродный торопливо заработал крепкими челюстями, точно боялся, что кто-то помешает его трапезе. На грязной ладони остались крошки сухаря, он ловко вбросил их в рот, достал из-под шинели флягу и выпил несколько глотков тепловатой воды.

Откуда-то из недосягаемой дали доносился гул фронта, похожий на сердитый бесконечный рокот грома. Но Безродный сейчас не прислушивался к этому далёкому и совсем безопасному грому. Здесь, в лесу, царила тишина и всё было объято мирным покоем. Доктору даже не верилось, что ещё совсем недавно — несколько часов назад — он слышал треск автоматов, противный свист пуль и взрывы гранат.

По всей вероятности, на полковом пункте в неравной схватке погибли все — и медики, и раненые, а он уцелел.

Безродный хотел было попытаться отыскать остатки своего полка, но когда ползком подобрался к шоссейной дороге, увидел немецкие войска…

Боясь показаться на глаза людям, доктор несколько недель скрывался в лесу. Питался он грибами, ягодами кое-когда ему удавалось встречать на пути неубранные кукурузные поля, и он набивал карманы увесистыми початками. Днём Безродный обычно лежал где-нибудь в чащобе, а ночью по-волчьи осторожно пробирался в сторону города, в котором прежде работал вместе с Фёдором Ивановичем в больнице.

Как-то днём он выполз на опушку леса и километрах в двух увидел небольшую деревеньку. Его удивило, что люди в ней были заняты обычным мирным трудом — уборкой огородов.

«Значит, можно жить и при немцах, — подумалось доктору. — Нужно только сбросить армейскую форму…»

Шинель его изорвалась, диагоналевые синие шаровары с красными кантами протёрлись на коленках, когда-то аккуратные хромовые сапоги, как говорится, просили каши…

Однажды, подгоняемый нестерпимым голодом, он всё-таки решился зайти в дом к леснику. Старый лесник оказался человеком добрым и хлебосольным. Он накормил гостя, истопил баньку, дал вполне приличную одежду и на прощание указал путь к верным людям — к партизанам.

К партизанам доктор Безродный не пошёл.

Всё это припомнилось ему сейчас в холодной и тёмной комнате под замком у гестаповцев. Он всю ночь пролежал на полу, не смыкая глаз.

На следующий день доктора Безродного снова повели на допрос. В светлой просторной комнате он увидел коменданта полковника Дикмана. Заложив руки за спину, тот неторопливо расхаживал по ковровой дорожке, даже не обращая внимания на пленника. Комендант что-то приказал конвоирам, один из них подбежал к Безродному и развязал ему руки.