Александр Апасов - Разгуляй

Гулкое эхо уносит ввысь каждый шаг, каждое слово. А навстречу эху стремительными потоками льется из-под куполов серебристый свет да проглядывает в щелевидные оконца лазурь небес. И наполнен четверик храма звенящим светом, словно замерло в нем на многие лета могучее спокойствие былых времен. И обрывками истории смотрят со стен редкие, чудом уцелевшие образы. И диву даешься, глядя на эту незатейливую и мудрую простоту, с которой древний безымянный мастер создал свои идеалы чистоты, благородства и крепости душевной. И уже забываешь глухие и безликие росписи XIX века, что оставлены на паперти у входа в храм, не замечаешь громоздкого и тяжелого надгробия на могиле Юрия Долгорукого. Все отступает перед строгой простотой и задушевной лиричностью старых мастеров, что вкладывали в свое дело и разум, и душу, и сердце.

И невольно уносишься в те далекие времена, когда упорный и непреклонный в своих дерзаниях собиратель земель русских простер длань из уделов суздальских к киевскому великокняжескому престолу. Простер длань, а потом и сам пришел, и остался здесь навеки, чтобы и прахом своим напоминать людям о нерасторжимом единстве всех уделов родной земли. Лег в Киеве, чтобы через восемь столетий вновь воскреснуть в основанном им граде.

— Кладка-то какая хитрая. Почему-то наружу проступила, как шрам, — чуть слышно, затаив дыхание, прошептала Зоя.

— Это был, наверное, ход на хоры, — поспешил прокомментировать я и углубился в пояснение древних приемов строительства.

Все настроение слетело мигом. Мы долго потом рассуждали — что, как и почему. Любование красотой кончилось, дальше шел домысел — может, и интересный, но настроение было разрушено. Теперь можно было уходить. И мы ушли…

А вот Лавра, как ни странно, обманула все мои ожидания. Так, наверное, часто случается, когда заранее нафантазируешь себе о чем-нибудь. Я давно мечтал побывать в Лавре. Причем меня манили не только красоты архитектуры, любопытство разжигала таинственная обстановка подземных монастырских поселений. Мне не хотелось верить ни открыткам, ни книгам, ни путеводителям, расписывающим художественное своеобразие лаврского ансамбля. Я жил в своих представлениях, считая, что аскетизм быта древнейшего — да к тому же еще подземного — монастыря должен быть и внешне поддержан духом суровой отрешенности, все здесь должно быть строго и чинно.

Но еще когда мы только подходили к Лавре, мои фантазии начали помаленьку меркнуть. Пышно украшенная лепниной ярко-лазоревая надвратная церковь так празднично сияла на солнце золочеными куполами, будто символизировала вход в обитель радости. Я попытался подавить в себе первые всплески неудовлетворенности и ничего не сказал Зое. А между тем мы шли уже по асфальтированной, тщательно подметенной и размеченной указателями территории Лавры, мимо ласково шелестящих куртин зелени, мимо отреставрированных — словно подрумяненных — строений. И все это купалось и нежилось в ослепительных лучах полуденного знойного солнца. Мы лавировали среди бесчисленных экскурсионных групп, которые, словно волны морского прибоя, перекатывались от одного памятника к другому, и я безучастно поворачивал голову налево-направо, мысленно возвращаясь к той строгой, величественной и непринужденной простоте, которой отмечен каждый камень, каждый свод Спаса-на-Берестове.

И вдруг Зоя, будто угадывая мое настроение, невзначай роняет:

— В последнее время я ничего не воспринимаю в архитектуре так близко, как двенадцатый век. Насколько все в нем предельно просто и мудро.

— Да уж, в двенадцатом веке такой колокольни не поставили бы, так же как и вон той надвратной церкви.

— А интересно было бы увидеть все это без перестроек и поздних украшательств, — мечтает Зоя.

«Умница, умница, — радуюсь я. — Конечно же тут нужно мозгами шевелить, а не просто вертеть головой…» — и с готовностью подхватываю:

— Ну еще бы!.. А вы в Новгороде Великом бывали?

— Нет.

— А в Пскове?

— Тоже не была, но мне очень хочется побывать. Я вообще путешествиями не избалована. Только вот в Москву изредка наведываюсь — на выставки. Да и то вечная проблема с гостиницами.

— Да, Москва-а! — блаженно вздохнул я, пропуская мимо ушей Зоино замечание о «вечной проблеме».

— А вам много приходится ездить?

— Приходится — в меру моих желаний, — при упоминании Москвы я сразу взбодрился и настроился на веселый лад. — А поскольку желания мои необузданны, то и мотаюсь я, как говорится, от Кронштадта и до Владивостока.

— Я думаю, что теперь, после института, мне тоже удастся поездить. Я даже студенческий билет не сдала — сказала, что потеряла, чтобы дорога дешевле была, — доверительно сообщила Зоя. — В Новгород, мне очень хочется в Новгород…

— В Новгороде один Торг чего сто́ит! Вот где дольше всего держалась традиция величавой простоты. И еще, знаете, на Севере нужно побывать — в Архангельской области, в Карелии, на Вологодчине. Там нарядность совершенно безыскусная и органичная. А здесь, в Лавре… Знаете, я что-то никак не могу здесь акклиматизироваться. Пойдемте в пещеры.

Воспользовавшись Зоиным студенческим билетом художественного вуза, мы миновали длиннющую очередь и, войдя в предпещерную часовню, направились к застекленным витринам. Вслед за нами вошла организованная группа. Экскурсовод предложила мужчинам снять головные уборы. И тут возникла перепалка с двумя посетителями, не пожелавшими обнажить свои почтенные головы. Я оглянулся: один из упорствующих был высокий худощавый мужчина в шелковой тенниске и полотняной с обвисшими полями шляпе, другой — восточного типа человек в тюбетейке, сапогах и плотном темно-синем костюме.

— Не сыму! — запальчиво повторял «шляпа». — Небось не в церкву пришел, чтобы шайку ломать.

— Но при входе в любое помещение мужчины снимают головные уборы, — резонно заметила экскурсовод.

— Неча меня учить! В настоящем музее сыму, а в церковном — ни в жисть!

— Он боится мозги застудить, — поддел кто-то из экскурсантов.

— Не подъелдыкивай! — огрызнулся «шляпа». — Умный нашелся! Тыщу лет дурачили русский народ! Вон какие хоромы понастроили на денюжки народные. При современной технике такой красоты создать не можем.

— А ты что — в халупе живешь?

— Почему в халупе? В современном доме. А что в нем! Ни красы, ни радости — одни стены.

— Ты в монастырь запишись. Глядишь, тебе особняк с колоннами выделят, — подначивал все тот же голос.

— Да его не примут, он некрещеный, — подхватил шутку другой.

«Шляпа» так и взвился — ощетинился, подался вперед, хотел что-то сказать, но тут подключился «тюбетейка»:

— Гражданы, ну чиво вы к ныму прысталы? Ны хочет снымат, каму таво хуже? У нас ныкто ныгде ны снымай — и нычево…