Анатолий Соболев - Якорей не бросать

Час уже ползем в промозглом тумане, всматриваясь и вслушиваясь. Ну и конечно, по закону подлости у нас отказывает и второй локатор. Первый барахлил еще с порта.

— А ну давайте его сюда! — приказывает капитан. Андрей Ивонтьев, громыхая сапогами по трапу, бежит вниз кого-то будить. Я еще не знаю — кого. Через несколько минут в рубке появляется наш специалист по локаторам, молодой, рыхлый, с заспанным лицом. Выжидательно уставившись в спину капитана, деликатно кашляет.

— Хорошо спать? — спрашивает Носач, не оборачиваясь.

Алексей Алексеевич, или, как мы зовем его, Сей Сеич, дипломатично молчит.

— Тепло? — спрашивает капитан, оборачиваясь от открытого лобового окна, в которое дует пронизывающий ветер, и свет приборов освещает его хмурое серое лицо. — Спать можно тогда, дорогой, когда локаторы работают!

Мы присутствуем при экзекуции. Капитан вызвал Сей Сеича «на ковер». Вот теперь я вижу настоящий капитанский гнев, слышу великолепную русскую речь. Она настолько образна, настолько сочна и густо насыщена эпитетами, что на бумаге, конечно, потеряет всю первозданность и незачем даже пытаться воспроизвести ее. Слушая капитана, понимаю, что являюсь жалким дилетантом в этой обширной области родного языка.

Сей Сеич вздыхает, сопит, возится у локатора, что-то там подкручивает, куда-то тычет отверткой и молчит, как в рот воды набрал. Впрочем, что тут скажешь.

За бортом в туманной мгле по-прежнему стоит рев. Того и гляди, впорет кто тебе в борт, а то ненароком и сам вмажешь кому-нибудь. Тут глаз да глаз, слух да слух! И все же мы хоть и медленно, хоть и на ощупь, но ползем своим курсом. Я уже начинаю различать голоса кораблей и даже приблизительно угадываю, где они.

Еще несколько судов промаячили по бортам и разминулись с нами.

А потом как отрезало. И туман еще гуще.

— Стоп машина! — приказывает капитан. Наш гудок автоматически ревет через определенные промежутки, а капитан без роздыха поносит Сей Сеича. Тот покорно слушает и ковыряется в локаторе.

Шесть часов утра. Глаза режет, будто песку насыпано в них.

Все! Иду спать.

В маленькой теплой и хорошо освещенной каюте на двоих, где койки, или, как их называют моряки, «ящики», в два яруса, ложусь на свою нижнюю и... не могу заснуть. Думал, после вахты, после всех треволнений усну мертвым сном. Ан нет, ни в одном глазу.

А в рубке остался капитан. Он будет там, пока не рассеется туман. Двое суток уже, как он не спит. Сейчас вахта старпома, мог бы и доверить. Такое впечатление, что капитан больше ценит второго помощника, а не старпома. Может быть, мне только кажется? Ладно, поживем — увидим.

«Катунь» покачивается на волне и периодически ревет. Там, наверху, ледяной ветер, мгла, люди напряженно вглядываются в туман, а я блаженствую в тепле, в чистой постели, над головой горит маленький плафончик для чтения. Красота! Только вот уснуть что-то не могу.

Вспомнилось: три дня назад ехал на автобусе в порт и размышлял о том, как резко иной раз может жизнь изменить направление. Думал ли я всего месяц назад, что уйду на полгода в плавание к берегам Африки!

Я размышлял о превратностях судьбы, а впереди меня парень с длинными, до плеч золотыми волосами держал на руках дворняжку — чистенькую, черно-белую, — нежно прижимал ее к себе и спал, всхрапывая. По одежде сразу можно было определить, что это матрос, а так как автобус шел только до порта, то ясно было, что моряк возвращался на судно. Матросы в городе выделяются своим загаром среди зимы (пришли откуда-нибудь с экватора, из Дакара или с Кубы или еще и подальше где-нибудь промышляли), яркими куртками, пыжиковыми шапками и заграничными нейлоновыми пальто. Всегда с распахнутой душой, щедрые, ходят они шумными группками, курят дорогие сигареты или диковинные трубки. Ну, и бороды у них, конечно, шкиперские.

Дворняга поскуливала, таращила глазенки в окно. Заприметив собачонку на улице, тявкала, матрос просыпался, говорил строго:

— Тихо, Чиф!

И опять дремал, уткнув нос в шерсть своего друга.

В проходной порта мы оба предстали перед молоденьким розовощеким милиционером. И оттого, что был он розовощек, чист и молод, он хмурил белесые девичьи бровки и напускал на детское лицо значительность и озабоченность,

— Спиртное есть? — спросил он меня, пронзив чемодан взглядом детектива.

— Нет.

Спиртного действительно не было. Милиционер поверил и не стал потрошить чемодан.

— А вы что? — спросил он матроса.

— Тихо, — ответил тот, по-моему продолжая еще дремать на ходу.

— Я вам дам «тихо»! — построжал милиционер. — Что это?

— Судовой Чиф, — проснулся матрос. — Представитель млекопитающихся.

Чиф смотрел на грозного стража порядка и приветливо вилял хвостом.

— Не заискивайся, —упрекнул его хозяин. —Веди себя достойно.

Милиционер улыбнулся песику и смилостивился:

— Ладно, идите, представители млекопитающихся. Еще раз увижу в таком виде, отберу пропуск.

— Фортиссимо, — сказал на это матрос.

— Что-что? — насторожился милиционер.

— Я говорю: сильно сказано, — пояснил моряк. — Чрезвычайно сильно.

Милиционер вспыхнул, как красна девица, но тут же подавил гнев и твердо сказал:

— В порту ведите себя достойно.

— Тихо! — Матрос спустил заскулившую дворнягу на землю. Песик нетерпеливо засеменил к первому же столбику.

— Андрюша! Жив, земеля! — вдруг широко раскрыл объятия встречный пижон в шикарной куртке с молниями вдоль и поперек. На всех местах молнии. Я такой еще не видывал.

— Вася! — окончательно проснулся мой попутчик. — Сколько лет, сколько зим!

Они сплели шкиперские бороды в долгом прочувствованном поцелуе.

— Откуда притопал? — отдышавшись, спросил Андрей.

— Из Дакара, — ответил Вася. — Ремонтироваться будем. А ты?

— Я с Гаваны. Как жизнь?

— О'кэй!— улыбнулся Вася. — План рванули на сто восемнадцать процентов. Ребята замолотили — грех обижаться.

— Чего гребли?

— Все, что попадало... А ты женился, нет? На Люське собирался.

— А ну ее!.. Вот моя жена. Друг человека.

«Друг человека» деловито омывал столбик, на всякий случай подперев его короткой ножкой.

Вася закурил, угостил Андрея, ловко выбив щелчком пальца сигарету из яркой иностранной пачки.

— Смотрю я на тебя, Андрюша, — с любовью и гордостью сказал он, — и не узнаю голодного паренька, которого подобрали мы на вокзале четыре года назад.

— «Дела давно минувших дней...» — задумчиво улыбнулся Андрей.

— А ведь это я тебя сделал рыбаком, Андрей Ивонтьев! — патетически сказал пижон. — Помнишь, как паспорт моряка потерял?

Они засмеялись...

Усну я сегодня, нет? «Катунь» стоит на месте, волны бьют в борт. Ревет тифон. В каюту глухо доносятся гудки судов, затерявшихся в тумане. Сколько их здесь!