Василий Шукшин - Калина красная [сборник]

– Неужели моя земля меня подведет?..

В трудную минуту обратился он за помощью к родной земле, и она его не подвела – на редкость щедро вдруг стало светить алтайское солнце.

Но тогда я мало знал Шукшина, и слова его показались мне выспренними. Только много позже я понял, что он имел на них право: Василий Макарович был сыном родной земли – плоть от плоти ее...”

“Мы познакомились на съемках фильма «Когда деревья были большими». В то время те, кто не были близко связаны с Василием Шукшиным, видели в нем лишь актера, внезапно ярко и неповторимо вошедшего в кинематограф. Я не знал в то время, что он окончил режиссерский факультет ВГИКа. А рассказы писателя Василия Шукшина, опубликованные в журналах «Новый мир» и «Октябрь», никак не связывались с именем актера Шукшина. Так уж это было!

Я впервые увидел Шукшина на съемочной площадке. Слегка раскачиваясь, он прошел к сидящему в стороне и репетировавшему с актерами постановщику фильма Льву Кулиджанову. Было жарко, все были легко, по-летнему одеты, поэтому полувоенный костюм – пиджак поверх какой-то гимнастерки, брюки, заправленные в сапоги, кепка выглядели на Шукшине как «игровые», хотя и очень естественно подходившими к облику «нашего» председателя колхоза. Я тихо сказал художнику по костюмам, что мне очень нравится, как одели актера. На это получил ответ: «Мы его еще не одевали. Он так приехал».

Во время съемок я приглядывался к удивительно органичному, но, как мне в то время казалось, малообщительному актеру. Его поведение возбуждало любопытство. Каждую свободную минуту, когда он не был занят в кадре, Шукшин отходил немного в сторону и, привалившись к перилам парома или просто присев тут же на землю, вынимал тетрадь и начинал что-то писать...

Мы мало общались в то лето с Шукшиным. Наше общение ограничивалось тогда приветствиями да короткими деловыми репликами во время съемки, поэтому весьма неожиданным показалось мне предложение Василия Макаровича снимать с ним его первую самостоятельную картину «Живет такой парень».

К тому времени я уже знал всё опубликованное Шукшиным в журналах, поэтому написанный по мотивам его рассказов сценарий не произвел на меня неожиданного впечатления, хотя характеры персонажей стали более полными, да и сама проза сохранила удивительную неповторимость. Мне захотелось высказать Василию Макаровичу соображения по поводу сценария, его драматургии, стилистики, будущего изобразительного решения, но Шукшин хотя и застенчиво, но в то же время с какой-то, как мне тогда показалось, нетерпеливой неприязнью попросил отложить этот разговор: «Сначала съездим на Чуйский тракт, в деревню, посмотришь людей, Катунь, а потом поговорим!» Думая об этом впоследствии, я был бесконечно благодарен Шукшину зато, что сначала он познакомил меня с прототипами своих героев, открыл мне неповторимую красоту Алтая, влюбил меня в то, что было ему самому бесконечно дорого. И постепенно с меня слетали привычные представления, возникали новые образы. Потрясенный мощью и красотой Катуни, я предложил, чтобы река вошла в картину изобразительным лейтмотивом, как бы продолжая живую стремительность Чуйского тракта. Шукшин сразу же согласился. Вообще он всегда легко и даже с какой-то радостью трансформировал отдельные сцены, прислушиваясь к предложениям актеров, художника, оператора или когда сталкивался с неожиданно возникшими ситуациями, жизненными явлениями, глубоко возмущавшими или радовавшими его. Выразительная натура, новые места действия неизменно возбуждали желание Шукшина поправить, переписать ту или иную сцену или написать новую.

Так возникла не существовавшая в сценарии сцена «строительства моста». Шукшин до боли был возмущен, увидев, как в одной деревне строили мост и похаживающий бригадир-мужчина командовал работающими женщинами. Введя в сцену главного героя – Пашку Колокольникова, – Шукшин эту драматическую сцену сделал ироничной.

Случайная встреча с цыганами, перегонявшими скот, превратилась в историю, когда наши герои застревали на машине в бесконечном живом потоке баранов, – эпизод, на который всегда живо реагирует зрительный зал.

Шукшинская режиссура всегда была живой, активной, динамичной, она никогда не копировала шукшинские сценарии. В процессе работы не только его ближайшие сотрудники, но и среда, и состояние погоды, и, казалось бы, случайные, не относящиеся к делу разговоры становились участниками постановки.

Во время съемок картины произошел курьезный случай. Вечером в гостинице мы вспомнили одного нашего знакомого, и я рассказал, как он, пытаясь завести знакомство с женщиной, сначала начинает заигрывать с ребенком и вроде между прочим спрашивает имя его мамы. Шукшин долго смеялся, а затем ушел к себе в номер. Через некоторое время он попросил нас с артистом Куравлевым зайти к нему и, достав очередную толстую тетрадь, прочитал сцену, которую нам завтра предстояло снимать. Так две сценарные строчки: «Вечером, по деревенской улице, Пашка Колокольников шел к Кате Лизуновой» превратились в полный юмора забавный эпизод, неизменно вызывающий смех зрителей, эпизод, возникший из случайного разговора.

Удивительные россыпи народного юмора делали героев Шукшина умнее, мудрее, а смех всегда был пронизан грустью, раздумьем. Может быть, поэтому так огорчился Василий Макарович, когда фильм был признан лучшим по разделу комедийных на Всесоюзном кинофестивале в 1964 году. Он говорил: «Мы же не комедию делали!»

Шукшин никогда не употреблял слов «мои произведения», «мое творчество» и т.д. Он очень боялся громких слов не только в прозе, но и в жизни, боялся их обесценить...

Получив предложение сниматься в картине «Какое оно, море?», уехал в экспедицию в Судак. Туда же «выписал» маленьких племянника и племянницу, детей сестры. Выросший в трудное военное время, Шукшин болезненно переживал, что дети растут, зная о море только по книжкам, он сам хотел его показать. Его трогательная любовь к детям всегда вызывала в людях улыбку и восхищение. Наверное, оттого такой успех сопутствовал Шукшину в фильмах «Два Федора», «Мужской разговор», «Мы , двое мужчин», «Какое оно море?», где его партнерами были дети.

Летом 1964 года приехавший из Крыма ассистент оператора передал мне просьбу Василия Макаровича: «Если свободен, хорошо бы приехать в Судак, подумать и поработать над новым сценарием». Как только я приехал, Шукшин буквально с ходу начал рассказывать, но больше читать различные заготовки к сценарию и новые рассказы. Все это бывало по вечерам, а днем Шукшин снимался в картине.

В один из вечеров, достав очередную толстую тетрадь, он предложил послушать его новые рассказы. Не помню, сколько их тогда было, помню лишь, что снова был заворожен шукшинской прозой, но все же перед расставанием спросил: «А что будет со сценарием?» Василий Макарович промолчал. Через несколько дней, в продолжение которых он откровенно избегал не только разговоров, но и встреч, Шукшин спросил, помню ли я рассказы «Степка», «Змеиный яд», «Игнаха приехал». Я ответил: «Конечно, помню», не подозревая в тот момент, что эти рассказы послужат основой для сценария «Ваш сын и брат» (кстати, это название появится лишь незадолго до окончания съемок фильма).