Василий Шукшин - Калина красная [сборник]

Однажды, перед самым отъездом на съемки фильма «Они сражались за Родину», мы встретились с Шукшиным в Центральном доме актера, и он повел разговор о своем замысле картины о Степане Разине. Он еще раз подтвердил тогда свое желание дать мне в ней замечательную роль представителя казачьей вольницы – Стыря, старика, который имел особое влияние на Разина.

Он рассказывал о том, какой видел всю картину в целом, как хотелось ему сыграть Степана Разина. И я спросил: не будет ли ему тяжело играть и одновременно снимать такое широкое, эпическое по размаху полотно?

– Я думаю – осилю, – сказал он. – Подготовлюсь, отдохну. Надо отдохнуть! Что-то я стал уставать. Надо бы привести себя в порядок. Но только – после съемок шолоховского романа. Тут я никак не мог отказаться от роли Лопахина – очень люблю и Шолохова и Бондарчука. Поэтому и согласился, отложив свои планы».

Это был наш последний разговор.

Он очень любил жизнь И отдавал себя искусству капля за каплей. Возвращаясь к истокам народной жизни, он сам вошел в нее. И вслед за Леонидом Леоновым он мог бы сказать: «Жизнь – самый щедрый художник, но летит она очень быстро. Человек не успевает порой осмыслить всего великого, происходящего в ней. Есть очень много настоящих героев; но они не понимают своего подвига. В человеке всегда больше материала, чем он способен вынести на поверхность. Для выявления этого и существуют художники... Наше дело – обнаружить и добраться до вещей, которых люди сами не замечают. Человек смотрит, художник видит... Мы ходим по шедеврам, они у нас под ногами. Нужно уметь разглядеть их...»

Таким был и Василий Шукшин. Он жил так насыщенно, напряженно, что сумел ярко прожить не одну, а три жизни художника...”

“Расскажу об одном эпизоде, имевшим место на съемках фильма «Они сражались за Родину».

Поздно вечером, после поездки в Вёшенское, мы пошли с Шукшиным на берег Дона. Сидим, слушаем музыку по транзистору, неторопливо беседуем. И вдруг Василия как прорвало: «Знаешь, Леша, впервые я встретился с настоящим писателем. А каков писатель! Вон сколько ему лет, а он, как орел степной, сильный, величавый! И “Поднятая целина”, и “Тихий Дон” – какой все это монолит. И будто приросли к нему, плоть от плоти его... Вот как закончу здесь, сниму я своего “Степана” и надо писать что-то большое, настоящее...»

Вот после его слов я часто думаю: «Кто Шукшин – писатель? Актер?..» Хотя я его, конечно, знаю больше как актера. Великолепного. Ну возьмите хотя бы «Калину красную». Когда картина вышла на экран, многих она поразила. И не только темой. Меня на встречах со зрителем не раз спрашивали о фильме, просили рассказать о том, как шли съемки. Задавали порой даже совершенно невероятные вопросы, например: «А уж не сидел ли Шукшин в самом деле?» В этом простодушном вопросе заключено, как я теперь думаю, абсолютное доверие зрителя и преклонение, если хотите, перед талантом Шукшина – настолько точно и органично проник он в душу своего героя Егора Прокудина, сумел воедино слить человеческое и актерское бытие.

Подружились мы на съемках фильма «Золотой эшелон». Ставил его режиссер Илья Гурин. Василий играл роль партизана. Работа выдалась нелегкой – много трюков, перестрелок, погонь. Уставали страшно! Как-то в перерыве мы высыпали во двор студии, а Шукшин уже сидел там и что-то записывал. Я тут же, недалеко, устроился. Он писал, писал, а потом взглянул на меня так открыто, по-свойски и спросил: «А ты, парень, откуда родом?» Я ему ответил в шутку: «Откуда родом? Из России, конечно». Но он не обиделся и говорит: «Ну это ясно, все мы россияне, а конкретно-то?» – «С Алтая я», – говорю.

Шукшин обрадовался, подбежал: «Слушай, так мы ж земляки». И пошел у нас тогда разговор о родных местах, о Сибири. Так мы стали друзьями, потянулись друг к другу.

Открытость, душевная откровенность, как мне кажется, были свойственны Шукшину. Если он сразу поверил в человека, в актера, он и дальше относился к нему с теплотой. Шукшин прекрасно работал с актерами, творчески. Как тонко понимал он нашу натуру! Знал, когда нашему брату нужно дать отдохнуть, давал время подумать. Теперь я понимаю, что это исходило не только от режиссерской практики, что тоже немаловажно. Тут сказывается еще и любовь к человеку, привитая в семье с малолетства.

Вспоминаю о съемках фильма «Ваш сын и брат». Меня он пригласил на роль старшего из братьев. Прочитал я сценарий, чувствую – знакомая ситуация. Так Василию и заявляю: «Вась, а ведь это я вроде сам все тебе рассказывал?» Шукшин прищурился и мне в ответ: «Твое, Леша, дело прочитать сценарий и решить, сыграешь роль или нет...»

Стал я пробоваться. Вдруг началось для меня непонятное. Все пробы, пробы... Конца и края не видно. Устал, скажу честно, нервничал, даже похудел. Решил пойти к Шукшину и все выяснить: «Ты мне скажи сразу – подхожу я на роль или нет. Если нет, то и дело с концом». А он мне тихо-тихо: «Пойми, с тобой вопрос почти решенный. Но мне нужно и других актеров искать. Вот здесь мне твоя помощь требуется как партнера, понимаешь?»

Вот такие слова, ох, как необходимы порой актеру даже в подготовительном периоде.

Я повторяю, Шукшин – «актерский» режиссер. Он, поверив в тебя, легко принимает твое видение и концепцию образа. Умеет уважительно относиться к предложениям актера. На площадке можно было экспериментировать много. Шукшин не стеснял никого.

Но если Василий не верил в человека, тогда с ним было трудно найти контакт, почти невозможно. И ершистым я его видел много раз. Особенно он нервничал, когда чувствовал высокомерие, апломб, лесть, не обязательно по отношению к себе. Общаться с такими людьми он не умел и не желал.

Мне же всегда легко работалось с Василием Макаровичем и свободно. Мы с ним, как бы это поточнее сказать, были настроены на одну волну. И опыт житейский мне помогал сниматься в шукшинских фильмах. Я сам прошел войну, знал коллективизацию, деревню. Да и картин еще до встречи с Шукшиным у меня было достаточно. Для меня встреча с Шукшиным-режиссером была идеальным явлением. Может, я хватил через край, но вот так кажется. Бывает, приходишь в павильон и не знаешь, что надо тебе играть. Да и режиссер не часто способен дать вразумительный ответ. С Шукшиным такого никогда не было.”

“Вот тебе рассказ... Прочти!

– Это что? Литературный сценарий?

– Нет... Я же тебе говорю – рассказ. Рассказ Шукшина.

Кинооператор Валерий Гинзбург дал мне прочитать рассказ, напечатанный на пишущей машинке в несколько страниц, с заглавием «Миль пардон, мадам!».

Прочитав рассказ, я познакомился с Шукшиным.

Москва. Киностудия Горького. Меня проводили в съемочную группу и оставили в комнате одного. Я подумал: какой окажется наша первая встреча?