Василий Шукшин - Калина красная [сборник]

Перепалка оказалась лишь вежливым обменом любезностями по сравнению с тем взрывом, что последовал за какой-то пренебрежительной репликой соседа о самом Шукшине. Что тут поднялось!

Оказывается, пока критики вели бесконечные споры о творчестве Шукшина, пока одни посылали ему упреки в воспевании деревенщины и консерватизма, в нелюбви к городу и прочих смертных грехах, а другие критики отбивали эти упреки и восхищались художнической щедростью Шукшина, пока писались и публиковались все эти суждения, в это самое время в библиотеках молодежь до дыр зачитывала сборники его рассказов, зрители смотрели его фильмы, и из всего взятого вместе – из прозы, фильмов, облика самого Шукшина и его поразительного артистического дарования – составилось представление об этой яркой, совершенно своеобразной личности.

Эта личность была признана, этого Шукшина полюбили и в обиду не дают.

Вот что произошло...”

“Вот уже больше двух недель идет в нашем городе фильм «Калина красная». Лично я целую неделю ходила под впечатлением от этого фильма, его содержания и особенно потрясающей игры Василия Шукшина. На какие большие размышления наводит этот фильм? Как он не похож на остальные фильмы! Как тонко он показал, что нужно находить человечность даже в «отверженных» людях. Молодежь с восторгом отзывается об этом поучительном фильме...”

“В фильме больше вымысла, чем правдоподобия. Единственное, что естественно в картине, – это образ рецидивиста Прокудина (ну и фамилия!). Глазки маленькие, узкие, хитрые, злобно бегающие, губы тонкие, злые, алчные, ноги и руки, как жерди, худые, грудь впалая, фигура неуклюжая, походка волчья, голова стриженая. Колючая – лучше не придумаешь! За что могла полюбить Люба такого плюгавенького мужичка? Не любовь заставила ее удержать Егора в деревне. Ей жаль было своей мечты, надежды...”

“Главная тема «Калины красной» Доброта с большой буквы. Фильм архиталантлив. Настоящий самородок этот Василий Макарович...”

“«Калина красная» – поистине что-то бесподобное. Хочется еще и еще раз переживать, смеяться, грустить за всех героев этого талантливого фильма...”

“Бесподобна игра самого Шукшина, Лидии Федосеевой, Ивана Рыжова...”

“Какое воспитательное значение, особенно для молодежи, имеет этот фильм? Несмотря на то, что он сделан хорошо, оставляет очень неприятный осадок, не хочешь думать о нем, а думаешь..”

“Мне выпало счастье быть редактором фильма «Калина красная», принесшего Василию Макаровичу Шукшину настоящую славу, и по окончании «Калины» остаться в числе людей, которых он собрал вокруг себя, приступая к осуществлению главного, как я понимаю, кинематографического замысла его жизни – фильме о Степане Разине.

К нам на «Мосфильм» в Первое творческое объединение Василий Макарович перешел в конце 1972 года.

Разговаривать доверительно, «беседовать» (Шукшин употреблял именно это слово) со мной, его новым редактором, Василий Макарович стал не сразу. Приглядывался, что за человек, как работаю. Сдержанность, настороженность определяли его отношение довольно долго. Лишь после возвращения из Белозерска, где снималась натура, сказал между прочим, что хочет подарить мне свою книгу. Я поняла, что в его глазах выдержала некое испытание...

Творческая лаборатория Шукшина-кинематографиста крайне интересна. Одержимо стремясь к правде, Шукшин отважился на эксперимент: он снял в роли Куделихи – матери Егора – крестьянку деревни Садовая.

Ясно, что старый неграмотный человек не в состоянии был выучить текст сценария. По счастью, в поле зрения Шукшина попала именно Ефимия Ефимовна Быстрова, чья судьба в главном повторяла судьбу Куделихи (припоминаю, с каким радостным удивлением Василий Макарович рассказывал нам об этом, вводя в курс уже созревшего решения, когда я на три дня приехала в экспедицию). Ефимию Ефимовну снимали в ее избе. Камера включалась в тот момент, когда увлеченная воспоминаниями, женщина не обращала на нее никакого внимания. Вопросы, задаваемые по ходу эпизода Лидией Федосеевой – Любой Байкаловой, были заранее продуманы и направляли рассказ в нужное русло («Ну, бабушка, а про сынов-то теперь расскажи» и т.п.). Остальное довершил монтаж и досъемки реакции Егора.

Ефимия Ефимовна охотно, искренне поведала свою жизнь, без актерского «нажима», желания разжалобить.

Тихое робкое горе одинокой старой женщины, родившей сына и брошенной им, достоинство настоящей матери, смело запечатленные кинокамерой, наносят последний удар по разворошенной душе героя фильма. И миллионы зрителей, глядя на экран, поверили, что прожженный рецидивист после такой встречи разрыдался, катался по земле: «Тварь я последняя, тварь подколодная...» Эта сцена – важнейший поворотный момент картины.

Уже в Москве, когда работа над фильмом завершилась, Василий Макарович признался: «Боялся я, могло ведь и не получиться. А теперь думаю, как бы нам, остальным актерам, дотянуться до такого уровня правды».

Рискнул он включить в ткань своего фильма и пронзительный эпизод документальной ленты кинофонда МВД, в котором подлинный заключенный поет песню «Ты жива, еще моя старушка», что не было предусмотрено сценарием. Шукшин просмотрел из этого фонда огромное количество кинопленки, вглядываясь в лица, проникаясь атмосферой, мало ему знакомой. Кстати, первая сцена «Калины», где Шукшин–Прокудин повторяет «бом-бом» в хоре, исполняющем «Вечерний звон», снята в настоящей исправительно-трудовой колонии под Москвой. В зрительном зале не массовка, а «зеки».

После одного из благополучных худсоветов Шукшин шел грустный, даже подавленный. «В чем дело?» Василий Макарович ответил: «Меня хвалили, а мне стыдно глаза поднять». Он стеснялся пустословия. Бездумных комплиментов. Требовательно ожидал от людей ответной работы души и ума. В суждениях искал мысли.

Премьера «Калины красной» в московском Доме кино. Прекрасная речь А.Я.Каплера, представлявшего фильм. Реакция зала во время просмотра: добрый, дружный смех, заглушавший последующие афористические реплики героев фильма; тишина, когда тысяча человек, охваченная одним переживанием, на мгновение задерживает дыхание...

Шукшин в последнем ряду поднимающихся ступеньками кресел, за микшером. Он сверху видит одновременно и зрителей, и экран. После надписи «конец фильма» зал в каком-то общем, объединившем всех движении разворачивается к Шукшину. Миг молчания и... шквал овации, овации долгой, благодарной, щедрой. Перед Шукшиным лица, глаза людей, которые его поняли.