Василий Шукшин - Верую! [сборник]

– Шукшин, – бросил он коротко и посмотрел испытующе на окружающих.

Молодой автор, начавший было читать свой рассказ, остановился. Все уставились на вошедшего. Суровым и нелюдимым показался тогда Шукшин. Но мои дети, знавшие его по моим рассказам, встретили его очень радушно, пригласили к столу. От чая Шукшин решительно отказался. Чувствовалось, что и читать что-либо из своих произведений он явно не намерен.

Когда все успокоились, молодой автор продолжил чтение. Все молча, внимательно слушали. Но вот он закончил. Поговорили о рассказе, немножко поспорили. Потом все обратились к Шукшину и стали просить его тоже что-нибудь прочесть.

– Нет-нет – ответил он. – Я лучше еще послушаю его, – указал он на молодого автора.

– Ну, пожалуйста, Василий Макарович, прочтите хоть один из рассказов, которые проходят у нас в редакции, – попросила я.

Шукшин помолчал, потом взял стул, сел в самый дальний угол, к печке, вытащил из кармана тетрадь и стал читать. Прочел один рассказ. Все стали просить: еще, еще... И вот он читает второй рассказ, потом третий... Так и читал он весь вечер негромким, но твердым голосом, прерываемый то отдельными возгласами, то дружным смехом окружающих. Кончил он как-то внезапно: остановился и закрыл тетрадь. Очевидно, долгое чтение было для него непривычным.

– Все! – сказал он, помолчал и, пожав плечами, добавил: – Вот зачитался-то!

И вдруг впервые за весь вечер поднял голову и улыбнулся: почувствовал, видимо, что рассказы взволновали слушателей, понравились... Улыбнулся такой хорошей, доброй, открытой улыбкой, что всем стало как-то просто, радостно, будто пришел в дом свой, родной человек.

Скоро мы очень подружились с Васей. Он стал часто приходить к нам, как говорил, «просто так, посидеть...» Любил вечера, когда мы все после работы собирались дома, читали что-нибудь или рассказывали. Вася приходил и устраивался непременно в углу. А иногда садился почему-то прямо на пол, на корточки, и негромким голосом начинал петь. Он любил песни. Пел разные, больше сибирские...

В семье у нас любили смешное, забавное. А Вася в высшей степени был одарен чувством юмора. Иногда он вдруг загорался и начинал рассказывать смешные случаи из своей жизни.

Дети мои так сдружились с Васей, что все события его жизни переживали, как свои. Однажды сын и дочь объявили мне, что завтра идут во ВГИК на защиту Васиного диплома. Вернулись они веселые, восторженные, переполненные впечатлениями. Наперебой рассказывали, как выступал Вася, какую прекрасную, высокую оценку его работе дал Михаил Ильич Ромм.

– Из Лебяжьего сообщают, что в небе советской литературы и кино взошла новая яркая звезда – Василий Шукшин! – сияя, объявили они. – Един в трех лицах!

Наконец они толком рассказали, что «Из Лебяжьего сообщают» – название Васиной дипломной работы, он сам написал сценарий, поставил его и сыграл одну из главных ролей. Все это было полной неожиданностью: Вася, хотя и говорил, что работает над дипломным фильмом о деревне, ни словом не обмолвился, что он и сценарист, и режиссер, да еще и актер в нем.

В сценарий вошел эпизод из рассказа «Коленчатые валы», который Вася читал нам вслух. Роль тракториста играл Леонид Куравлев.

– Весь эпизод поставлен и сыгран блестяще, – заявили мои ребята.

Их поразило, что и на экране Шукшин сумел найти выразительные средства, чтобы интересно и ярко показать человеческий характер. Когда много лет спустя мне случайно довелось увидеть этот дипломный фильм, я убедилась, что уже в первой своей работе Шукшин заявил себя как талантливый режиссер, хотя она была еще незрелой и во многом несовершенной...

Шукшин часто вспоминал село Сростки, в котором родился и где прошло его детство. Вспоминал, как мать рассказывала ему, что еще в старое время среди неграмотного, забитого нуждой люда встречались особенные, не похожие на других люди. Их считали юродивыми за их необычность называли «чудиками».

– На самом же деле – это интереснейшие люди, – говорил Шукшин. – Есть и на моей памяти такие чудики...

Он вспоминал, что в детстве и юности жил с ними бок о бок, наблюдал изо дня в день.

– Знаете, – сказал он однажды, – они ведь талантливые, эти странноватые люди. В душе у них живет стремление выйти из обыденности, обыкновенности. Сотворить что-то свое – особенное. На удивление и на радость людям. И в каждом из них глубоко сидит артист, художник, словом – творец.

Вот это творческое начало в них и привлекало Шукшина. Ему хотелось поглубже заглянуть в души этих «чудиков», выявить, сделать ощутимым их стремление к творчеству, которое жило в них помимо их воли и часто оставалось непонятым окружающими.

– У нас в деревне, – говорил Вася, – над такими людьми часто смеялись, считали их дурачками. Жалели их даже... Вот так...

Дороги были сердцу Шукшина эти странные люди. Он писал о них в своих рассказах, повестях, в романе «Любавины». И, наконец, написал сценарий, который так и назвал «Странные люди». Когда я смотрела этот фильм, меня поразило, с каким душевным тактом, теплотой и даже нежностью показал Вася этих людей, с их одаренностью, способностью к творчеству. Способностью, так удивительно преображающей человека, делающей его воистину прекрасным! Я высказала свое мнение о фильме. Но Вася не любил похвал. Казалось, он испытывал при этом даже неловкость. Он только засмеялся и махнул рукой...

Шукшин часто говорил мне, что любит наблюдать, как меняется жизнь, меняются жизненные процессы и в городе, и в деревне. При этом интересовала его не внешняя сторона дела, а внутренняя, духовная жизнь людей.

– Подсмотреть бы, – говорил он, – и узнать душу человека. Проследить за движением этой души! – потом, прищурившись, задумчиво: – И суметь бы сказать людям всю правду о них! Вот что надо-то!

Вася с нежностью и любовью относился к крестьянину, но если видел в нем отрицательные качества, был беспощаден к ним в своих рассказах.

В этой связи мне вспоминается спор, который возник у нас по поводу рассказа «Срезал», где Шукшин жестоко высмеял зазнайство и невежество деревенского мужика Глеба Капустина. Начитавшись книг без разбору (какие попадались под руку), Глеб считал себя высокообразованным человеком и любил «срезать» каждого приехавшего в деревню интеллигента. Конечно, большинство споривших считало, что в рассказе осмеяно невежество. Но некоторых не удовлетворяло, что молодой кандидат наук, с которым «сражается» Глеб, хотя и понимает всю абсурдность его разглагольствований, тем не менее возражает ему очень слабо, не считает нужным дать ему должный отпор. У Глеба Капустина находили даже некоторые привлекательные черты: смелость, напористость. Для разрешения спора позвали Васю. Он выслушал всех внимательно и серьезно. Потом молча прошелся по комнате, что-то обдумывая и слегка, как бы про себя посмеиваясь. Остановился на пороге и негромко, но очень внятно и твердо сказал: