Василий Шукшин - Охота жить [сборник]

«Вася любил участвовать в концертах, они у нас каждую неделю в субботу проходили. Не было такого, чтобы наш класс не приготовился: Вася настаивал, он у нас организатором был» (из воспоминаний Валентины Безменовой, одноклассницы В.Шукшина).

– Потом Васю-то я стала брать с собой в поле: мальчишка есть мальчишка. Помню, скирды складывали допоздна, все в инее, позастывает на нас все, а мы работаем. Вот поэтому, видимо, и обезножели, и сердце больное, и рученьки не слушаются вовсе. А сейчас, вишь как, стог еще не дометан, а все уж домой норовят – часы, вишь ли, вышли у них... Нет, не дело это!

Частенько сельчане мне говорили: «Ну что ты, Мария, генерала, что ль, хочешь вырастить из него?» – «Выше»,– отшучивалась от них я, но сердцем все же чуяла, что генералом не генералом, а человеком он будет настоящим!

Дитенек милый был у меня стройный, как свечечка. А губки-то у Васи моего были вечно бантиком. Редкозубенький мой, уж как он любил и Сростки, и дом наш. Дом стоит вроде маленько на горке, вроде на отшибе. Зеленый, глазастый! Крапивный переулок называется, а номер 31. Мне тут ноне, мил человек, сказывали, что вроде бы музей скоро откроется, а на читки (так Мария Сергеевна называла Шукшинские чтения), говорят, что приедет много миру и друг Васин из Вологды будет – тоже Васей зовут, а фамилия Белов. Большой писатель, мне Вася сказывал, и человек добрый, мой Вася шибко его любил...

Вася помочь мне хотел, дак года три воду возил на «Табачок». «Табачок» – плантация была, а работали там женщины, садили, поливали, рыхлили. Ну, садили много, там сколько гектара, я не знаю, правда, но воды для полива много надо. Ну, вот воду возили. А возщики-то каки? Ребятишки. Но побольше, чем он... А этот маленько мал был, а на конях шибко любил ездить. Просился в ездовые. Не брали – мал. Он тут же ко мне: «Мама, ты, говорит, попроси». Ну я к бригадиру. Он упирался, конечно, попервости-то. Кто, говорит, воду-то ему станет в бочки наливать. Я говорю, он сам нальет по полведерку, ну, кто подсобит, не поедет с пустой бочкой-то. Упросила-таки бригадира, а Вася рад-радехонек. Еще бы! Любили его мужики, правда, любили.

Вот есть у него рассказ «Дядя Ермолай». Это бригадир такой был у нас в Сростках. Вася даже ни фамилии, ни имени нисколечко не переменил. Помню, начали сено возить. Я и говорю: «Ермолай Григорьевич, возьми, бога ради, моего Васю-то копна возить на волокушах. Вот хоть маленько, да подработает». А он: «Я бы взял, мне-то что, да беда, ножонок-то у него не хватит, чтобы коню спину обнять». Я говорю: «Что вы, он же цепко держится». Взяли все же. Вот поедет он в поле, а книжечку нет-нет да непременно прихватит с собой. Затолкает под штаны и рубахой для маскировки, значит, прикроет. На перекуре коней отпустит, и кто костянику собирать, кто пучки рвет. А Вася сядет и книжечку читает да поглядывает, пока бригадир не покличет: «Ну, хлопцы, по коням!» И снова за работу.

Корчевал Ваня со мной пни... уставали очень, а он ребенок совсем был. Несет лопатку, топор. Лом, веревку – все тяжелое, – так вдвоем и шли. Отец у меня был плотник. Я ему говорю: «Тятя, дай Васе топорик маленький». Подыскал он мальчонке топорик поменьше, а тот был рад, подрубает корешочки – тут ведь лес-то был непроходимый. А он маленько передохнет и снова. Гляжу, рубашонка-то на нем вся мокрая от пота... А после я спрошу: «Устал, сынок?» – «Нет, нет, мама, жарко просто, нисколь не устал», – отвечал мне.

Читала как-то книгу его – это после смерти Васи – да и наткнулась вот на слово то, где он пишет, что устает, как на раскорчевке пней. Я прямо целый день плакала: «Господи, когда покаялся-то!..»

«Росли и учились мы в трудные годы войны, дружили и жили ребячьей жизнью. Учиться было трудно – тетрадей не было, писали на газетах, занимались в холодных классах, сидели в верхней одежде, не всегда досыта ели. Как могли, помогали: школе – в заготовке дров, колхозу – в уборке урожая... В суровую зиму 1942 г. выходили на Чуйский тракт – по нему из Монголии в Бийск шли караваны верблюдов. Погонщики давали нам клочки шерсти. Из них потом вязали носки и перчатки и отправляли в школьных посылках на фронт» (из воспоминаний Александра Куксина, друга детства Шукшина).

«Помню, в 1943 г. к нам приехала концертная бригада. Такие бригады формировались в госпиталях из выздоравливающих воинов, разумеется, из тех, что имели талант. Мы сидели на почетном месте в третьем или четвертом ряду. Все буквально были изумлены, когда увидели концертный аккордеон, сверкающий перламутром, и, затаив дыхание, слушали песни, от души хохотали над юмористическими частушками.

Но вот вышел на сцену конферансье и стал читать «Сын артиллериста» К.Симонова. Я что-то хотел сказать Васе и тронул его за колено. Васю трясло мелкой дрожью, он ничего не видел кругом, кроме происходящего на сцене» (из воспоминаний Александра Куксина).

– Семь классов закончили, надумали все поступать в Бийск в автомобильный техникум. Словно сговорились сорванцы меж собой. Я против сразу была и не хотела отпускать: кончай, говорю, сынок, десять классов. Вот придут всей оравой и уговаривают, упрашивают меня. И Вася просится: «Мам, поеду с ребятами». Уговорили. Согласилась. В техникуме не доучился: не поглянулось ему там. Вернулся в Сростки.

Я прихожу с работы, а у меня матрасик, подушка, одеяльце завернуто лежит там в сеночках. Я говорю:

– Дак это мое ведь все... А-ах! Это что же это с ним случилось-то?

Захожу, а он все-таки это... волнуется: – «Что мать скажет? Три года, надо же! Такое тяжелое время – мать обидится, заругается...»

Я зашла.

– Вася! Что с тобой?

– Да... ничо, мама. Я не болею, так... Только я... не буду учиться мама, там больше.

А я постояла, подумала-подумала: «Что же мне это делать-то? Если мне на него так это обрушиться, вроде заругаться! Там самый такой возраст нехороший, и... боже спаси! Еще чо ни случись с ребенком...» И вспомнила опять: «Мне ить не глянулась эта специальность. Я ить помню, какая это специальность! Они вон шоферами работают, эти сами техники-та». Вот так-от думаю... Так ему и сказала.

А он так рад! Подбежал, схватил – господи! Сам меньше еще меня почти, а таскал-таскал меня по избе! Радый-нерадый, что мать не заругалась на ево.

– Ну, теперь куда, – говорю. – В колхоз идти работать. Покамест? Скоро в армию...

Он говорит:

– Нет, я поеду поближе к Москве, мам.