Юрий Красавин - Хорошо живу

— Это есть, — поспешно заверил он.

— Уже неплохо, — она удовлетворенно наклонила голову, и он не понял, шутит она или говорит всерьез. — Во-вторых, вам нужно иметь автомашину. Если ее еще нет, купите.

Ах, вон что! И машину тоже…

— Можно мотоцикл? С коляской, а?

Она, должно быть, не заметила иронической нотки, промелькнувшей в его словах. Предложенный мотоцикл королева, по-видимому, мысленно примерила к чему-то и, надо отдать ей должное, колебалась недолго.

— Нет. «Жигули» как минимум. Я не горда, на «Волге», так и быть, не настаиваю, но для желанной победы «Жигули» у вас должны быть.

Он посматривал на нее искоса. Может быть, королева шутит? Нет, не похоже: она говорила всерьез.

«Я куплю ей велосипед, — твердо решил он. — Она не простая девушка, ей обязательно нужен велосипед».

— Обратите внимание, — говорила она, — у нас прекрасное озеро. На нем сто тридцать островов. А сколько заливов, проток, плесов! Здесь невозможно жить без лодки. Умный человек вешает на корму два мотора, и тогда он летит как ветер. Я никогда не прощу моему будущему мужу, если нас кто-то на озере обгонит. Понимаете?

«Два мотора по двадцать лошадиных сил спасут от позора ее будущего мужа. Сорок лошадей, — привычно сосчитал он. — Ну что ж…»

— Но это еще не все!

Поистине в ней было что-то королевское. По крайней мере, прихотям ее не виделось конца. Солдат усмехнулся:

— Что же сверх того?

— Я забыла сказать, что, кроме того, милый мой король, вы должны быть при зарплате. То есть при хорошей зарплате. Это просто необходимо. Дело в том, что я терпеть не могу жить на последний рубль и не люблю занимать у соседей трешницу до получки.

«Научишься, — тотчас подумал солдат. — Занять деньжонок до получки — это соединяет, сплачивает людей. Это очень замечательный обычай — занять трешку до получки. Как приятно сознавать, что тебе эту трешку всегда дадут, и как приятно самому ссудить другу или соседу три мятых рубля. Она этого не понимает. У нее превратные представления обо всем!»

Она же говорила о том, что должно быть куплено из мебели во дворец, в котором она будет королевой, о коврах и хрустале. Солдат опять подивился, сколь приземленна бывает действительность, как она порой прозаична и непривлекательна. «Как там в сказках? Ее околдовал злой волшебник…»

— Зачем люди подрезают себе крылья? — сказал он почти вслух и пожал плечами. — Для чего они лишают себя упоительного ощущения полета? Почему их корабли стоят на якорях из хрусталя и фарфора, а якоря эти запылились и гавани затянуло илом и тиной? И ты, королева, и ты…

Она оглянулась и увидела, что он печален.

Солдат был печален как никогда, он даже не слышал, что там, за стеклянной стеной. Он свел королеву с трона, хотя сама она об этом еще не подозревала. Свел затем, чтобы потом возвести вновь. Он не мог отступить насовсем, потому что был настоящий солдат, отважный, упорный, уверенный в своих силах.

— Что ж, — сказал он, решаясь, и встал. — В былые времена провозглашали так: королева умерла, да здравствует королева!

— Вы о чем, воин? — спросила Света, обернувшись. — Я вас не понимаю.

— Я тебе все объясню, но потом. И когда ты поймешь, то станешь настоящей королевой. Только тогда. Я отныне всегда буду рядом с тобой.

В ответ на это она вдруг расхохоталась и смеялась долго, просто до неприличия, что было вовсе не по-королевски. Взглянет на него и смеется снова, даже до слез.

— Как это понимать? — спросил слегка опешивший солдат.

Он упустил из виду, когда созрел этот смех, ибо такой самозабвенный смех не мог возникнуть вдруг, он должен был именно созреть. Не могла так рассмеяться девушка лишь из-за одной его последней фразы. Она конечно же сдерживалась, а теперь дала себе волю.

— Вы очень простодушны, воин! — выговорила наконец она, успокаиваясь и принимая свой прежний королевский вид. — Но я считаю, что простодушие отнюдь не худший из человеческих пороков, а вполне извинительный. В простодушии есть что-то и привлекательное. Поверьте, я не ошибаюсь.

— А это как понимать? — спросил он.

— А так, что королева изволит шутить. Да-да, я пошутила, прошу извинить. Но согласитесь, что же мне оставалось делать! Такова уж была ситуация.

— А когда же она говорила всерьез?

— Всерьез? Только когда произнесла фразу: «Королева умеет и любит трудиться» Вот так, воин. Вот так.

Она тоже встала и оказалась как бы выше ростом. Хотя нет, ростом они были вровень. Однако…

— По традициям субботних балов в нашем набережном саду сейчас будет объявлен белый танец. Я приглашаю вас. Знайте, что я никогда и никого еще не приглашала на белый танец. Давайте поспешим, пока музыканты не начали.

«А это как понимать?» — чуть не спросил он, но вовремя прикусил язык.

В городе, в котором я живу, эту женщину помнят старожилы. Память стариков отсеивает незначительные события и незначительных людей и оставляет самое крупное, самое яркое.

Чем же памятна им простая баба — кожевница Акулина Петрова, прозванная Красной? Красотой.

По чужим воспоминаниям я восстановил только один день ее жизни, всего один день, примечательный разве тем, что он был праздничным, и еще тем, что в полдень она родила.

От этого дня нас отделяют восемьдесят долгих лет.

Она испуганно вскочила с кровати, не понимая спросонок, то ли вечер на дворе, то ли уже утро. В комнату сквозь засиженные мухами стекла маленьких окон пробивался рассвет. Шагая через спящих на полу ребятишек, она прошла в чулан, поплескала в лицо озерной водой и утерлась тряпицей.

Свекровь на печи вдруг застонала во сне, сначала коротко и беспомощно, а потом громко, протяжно, мучительно. Кулина встала одной ногой на лесенку, потрясла свекровь за плечо:

— Маманя! Маманя, проснитесь!

Та охнула, заворочалась.

— Кулинушка, — проговорила она облегченно, — дурной сон мне приснился: будто бык меня рогами к стене прижал и давит на грудь — дышать нечем. Уж вроде и понимать стала, что не наяву это, а проснуться не могу. Спасибо, голубушка, что разбудила.

Всегда ей снятся дурные сны. То она падает в колодец, то в озере тонет, то в могилу живая зарыта. Кулина часто просыпается от этих стонов, ей жутко. Кажется, что в доме появляется злой дух, который мучит старуху. Кулина будит свекровь, а та и рада избавиться от наваждения.

Уж который месяц старуха не слезает с печи, кашляет. Наверно, скоро помрет. Печь ради нее протапливают даже летом, чтоб теплая была.

Рядом с чуланом за ситцевой занавеской спит деверь с молодой женой. Могучий храп его заглушает все звуки в доме. Кулина, улыбаясь, заглянула за занавеску и тотчас отвернулась, прыснула от смеха.