Иван Торопов - Избранное

Но у меня начинает зябнуть спина. Пальтишко Ионаса промерзло насквозь. Я надеваю свою котомку и тоже начинаю плясать, разминая плечи, поеживаясь… Комический танец в полувагоне…

Часов ни у кого из нас не было. В раскаленном от холода железном ящике время будто остановилось. Грохочем, раскачиваемся, пляшем — а время стоит. И одежонка наша, и обутка вроде бы все тоньше становятся. Прожигает нас морозом насквозь. И вот наступает минута — будто бы на нас вовсе не осталось одежды, будто голые мы. Мы дико скачем, мы дубасим друг дружку, но никак не согреться, руки-ноги одеревенели, конец нам.

Федос совсем обессилел, не может больше прыгать. Он верен себе, как всегда в худую минуту начинает ныть: вот, не хотел садиться в такой-то вагон, вас черт понес… Мы с Ленькой спорить не стали, а взяли его в оборот — мнем его, растираем, тумаками его — чем только не грели… Как только у Федоса ребра целы остались?!

Когда поезд остановился — мы сначала даже не поверили. Ну, думаем, вылезем — и будь что будет! Не поедем дальше на этом катафалке. Надо выбраться как ни есть. Иначе — хана нам всем, не доберемся. Поезд стоит. Выбираемся — видим, город. Приехали…

Окоченели почти до смерти. Ну, самая малость еще оставалась. Из этой последней малости дотащили Федоса до вокзала, волоком. И набросились на кипяток!

Оказывается, до чего ж славная вещь — кипяток… Простой кипяток… Пил я его своей кружкой, той самой, залатанной дробинкой, и оживал. Каждая жилка, каждая клеточка жадно вбирала тепло, а я все пил и пил, все подбрасывал себе внутрь топлива…

Но Федос наш окончательно занемог. Его залихорадило, даже есть не может. Повели мы его в амбулаторию. Тетка там осмотрела, говорит: простыл Федос. И сильно отощал. Защитные, говорит, свойства организма сильно подорваны.

Это мы и без нее знаем.

Дала порошков. Говорит, неплохо бы ему полежать. А лежать некогда — ехать нам надо дальше.

Мы, все трое, подошли к настенной карте (висела в амбулатории) и начали совещаться. Глядим, коми-земля наша огромной глыбой уткнулась в Россию по эту сторону Уральских гор. И острием ее как раз является наша Сысола-река, хвостик Сысолы даже выходит в Кировскую область. Прав оказался Мироныч, — напрямик-то близко, вдвое ближе того пути, по которому летом ехали, через Котлас. Только по этому короткому пути никто из нас не ездил никогда. Да и вообще — голые здесь места… Особенно пугал нас пустынный волок между Кировской областью и Коми Республикой. А вдруг там никакой дороги нет вообще?

— Пешком-то я не дотяну далеко, — сомневается Федос.

— Сам думай, — говорит ему Ленька сурово. — Не дотянешь, оставайся здесь, в больницу ложись. Мы ж тебя на руках не понесем, столько-то верст…

Но Федос не хотел оставаться в чужом городе.

Мы сели на поезд. Сошли на станции Яр. Отсюда уходила короткая ветка на север, в нашу сторону. По ней, как сказали нам, лес вывозят.

Здесь нас поразил местный говор. Половину слов жители произносили по-нашему, по-коми. Непонятное залопочут, а потом опять наши слова ввернут. Что за чудеса… Спросили. Мы, говорят, удмурты. А мы, говорим, коми морты…

Надо же, а я ничего и не знал про удмуртов.

Без особых приключений, только очень медленно, добрались мы до конечной станции — Рудничного. По всей дороге много солдат-охранников с винтовками. К нам даже разок придрались, подумали — не бежим ли мы откуда… Но когда через копоть и грязь получше разглядели наши лица, выпустили: дескать, вы помоложе наших гавриков. У нас, мол, народ посолидней.

Все бы хорошо, только вот Федосу хуже и хуже становится. Говорит, никак не могу согреться. Не знаю даже, как мы с ним волок перейдем…

На наше счастье, в Рудничном подвернулась попутная подвода, тетка привозила сено и порожняком возвращалась. Ну, мы и напросились — мол, товарищ вот простыл, помоги. Она придирчиво нас обсмотрела, но взяла. Правда, мы с Ленькой почти и не сидели в санях, все больше бежали.

Поля здесь широкие, ровные, теперь под снегом. Не сравнить с нашенскими косогорами. Говорят, хлеб у них хорошо родится. Мама, — теперь я вспомнил! — мама же моя, когда еще жива была, куда-то сюда и ездила выменивать на хлеб отцовский костюм да швейную машину…

А я еще сомневался, пройду ли волок. Пройду! Раз уж мама прошла, я-то обязательно пройду.

У тетки, нашей возницы, и заночевали. Я отдал ей свои трофейные ботинки, взамен получил старые коты. За ботинки она хорошо накормила нас и дала еще ржаной каравай на дорогу.

Где пешочком, где на попутных подводах, когда сытые, а чаще голодные, за двое суток мы притопали из Рудничного в последнюю деревеньку Кировской области — Монастырку.

Попросились на ночлег к одному старику. Интересный такой дед! Бородища — веником, волосы на голове все целы, даже кучерявятся. Никогда не встречал таких стариков! Лицо свежее, румяное… Но, чертяка, скуп оказался! Ужасный скупердяй!

Мы голодные-преголодные, а он и не предлагает ничего. Даже чаю.

Что бы ему загнать? Может, пальтишко, подаренное Ионасом. Но боязно все-таки… Вдруг да придется заночевать на волоке?

Вдруг Федос выручил нас.

— У меня пара подкрылков есть, от седла, — с сожалением говорит он. — Хотел матери на сапоги…

— И ты молчал до сих пор! — психанул Ленька. — Ну, жмот!

Старик просветлел при виде добротной, словно литой кожи в палец толщиной. Он долго с удовольствием мял ее в руках. А потом выдал нам ведерко картохи да щепоть соли.

Мы тут же сварили ее, в мундире. Терпения не хватило — чистить. И больше половины ведра тут же слопали, покуда соль не кончилась. Остатками, думаем, утром подзакусим. Ничего, думаем, пойдет и без соли.

Старик объяснил, что по нашему маршруту зимник нынче еще не проложен, только за сеном километра два ездят, а потом сворачивают на луга.

Известие не развеселило нас.

Утром мы проснулись рано. Насильно проглотили по паре картошин, без соли, остальные рассовали по карманам и двинулись.

Мы рассуждали так: пока темно, проскочим по сеновозке, а как развиднеется — целик будем топтать. Чтоб у нас на самое трудное весь дневной свет оставался.

Зимний день — как заячий хвост, короток. Успеть бы добраться до Починка. А там уже места пойдут свои, знакомые, я бывал там… Ночевать в лесу нам не хотелось, потому что холод уже нешутейный заворачивал. А у нас даже топора нету — для костра. Одни ножи.

Нет, как ни крути, а за день обязательно нужно добраться до Починка. Это километров сорок. Обязательно!

Прошагали сколько-то от деревни, и меня начало тошнить. И ребят, смотрю, тоже мутит. От картохи-то, без хлеба и соли. Держались, сколько могли. Жалко картошки… Но, чувствую — никак… мутит, голова кружится. Ничего не попишешь, пришлось прислониться к елке.