Анатолий Баюканский - Восьмой день недели

— Ого! Адвокаты нашлись? — Дербенев неприязненно глянул на дочь. — А ты помолчала бы, мало еще в житейских бурях разбираешься. Ваш Радин, мне Тихон порассказал, что он тут выделывать думает. Ему только задом к огню стоять. Ишь ты, идеями бросается, крючки раскидывает, на них мотыли легковерные клюют. Вроде вас.

— Изменился ты, Миша — прервал ею Владыкин. — Догадываюсь: меня осуждаешь. За вентиляторы, за новую кладку. Ведь не для Радина лично тружусь. Вроде совсем недавно сам напролом пер, крушил нормы, а теперь… вперед не высовывайся, сзади не отставай.

— Все помнить, а философски не осмысливаешь. — Дербенев прервал Владыкина резко, властно. — Время иное. Норму можно было на триста процентов вырубить и стать героем. Помнишь, мне отрез на штаны дали? Ткань «чише». А нынче за такой «рекорд» по шапке.

— Времена меняются, сущность остается! — Надежда поежилась, знала: отец не терпит возражений, особенно на людях, только ничего не могла поделать. Дербенев, сузив глаза, посмотрел на побледневшее лицо дочери, стал доставать из пачки сигарету. Крупные пальцы никак не могли ухватить сигарету, мяли пачку.

— Двое на одного. Да по мне хоть сто человек, все едино не докажут. Техническая революция как бы спрессовала наше и без того плановое хозяйство. Технология отработана? Отработана. Нормы ужесточены? Ужесточены. Так какого рожна вам нужно?.. Наивные дети. Освоим проектную мощность нахрапом — спасибо не скажут, а план с ходу увеличат.

— Разумно. Не для себя живем.

— Разумнее строить вспомогательные участки, облегчить труд, учить людей, а потом…

— То-то ты учишь своих, Зайцева в особенности! — Только и нашелся, что сказать Владыкин. Логика Дербенева повергла в сомнение. Так случалось нередко. Одного слушает: вроде прав человек. К словам другого прислушивается: до чего логичен!

Дербенев взглянул на дочь, погасил вспыхнувшее желание уйти. Просто так, встать и, не попрощавшись, ничего не сказав Надежде, выйти из комнаты. О чем толковать? Тихон, как всегда, прав. Визит к Владыкину наверняка ничего не изменит…

— Эй, девки! — потянулся к бутылке. — За Серегу молодца еще по рюмочке винца!

— Может, хватит? — Надежда мягко попыталась отвести руку отца. Он оттолкнул ее.

— Радина своего удерживай!.. От неверных поступков.

И тут случилось неожиданное. Надежда громко всхлипнула, закрыла лицо руками, выскочила из комнаты. Дербенев проводил ее недобрым взглядом.

— Что это с ней? — торопливо поднялась из-за стола Анна Владимировна.

— Бес ее ведает! — Дербенев развел руками. — Еще до поездки заметил: нервная стала, чуть что скажешь — покраснеет, аж затрясется. Ничего, я подберу лекарство. Ты, Серега, лучше меня послушай…

Вчера поздно вечером неожиданно позволила Надежда. Сбивчиво рассказала, что срочно выезжает в Москву. Звонит с вокзала. Он вскочил, кинулся одеваться, но, взглянув на часы, опустил руки. Поезд отходил через шесть минут.

Звонок расстроил, взволновал. Радин долго не мог уснуть. Лежал, подложив под голову руки, смотрел в не первой свежести потолок гостиничного номера, думал о Надежде…

Вспомнил о Надежде и в цехе, ощущая, как нарушился привычный ход вещей. На планерке ее не было, место на диване пустовало. Радин поймал себя на мысли, что хочет поговорить с Дербеневым. Пошел к площадке, отложив в сторону пачку бумаг, принесенных ему на подпись.

Из-под колпака первого конвертора выбивались языки пламени. Печь тяжело дышала перед тем, как разродиться плавкой. Дышала с придыханием, вздымая через равные промежутки времени клубы бурого дыма. Чем яростней огонь кислородных струй, тем быстрее меняется цвет пламени под колпаком. Сначала оно белое, затем синее, наконец фиолетовое. Если, поглядев на это пламя, начинаешь что-то писать, чернила кажутся зелеными.

Радин зашел в рапортную, когда сменно-встречное собрание было в разгаре. Начальник смены, беспокойно оглянувшись на Радина и желая побыстрей распустить людей, торопливо спросил:

— У кого еще замечания по смене?

— Шлаковая чаша полная, — сказал Дербенев, — заменить!

— Сделаем.

— Фурма подтекает, — добавил Зайцев.

— Я записываю. Давайте замечания враз.

— Оборван задний экран…

Радин пожалел, что не смог зайти сюда раньше. Он с обеспокоенным чувством слушал длинный перечень замечаний и претензий, старался удержать в памяти детали, мысленно решая десятки мелких и не очень мелких вопросов, прекрасно понимая, что завтра эти вопросы всплывут вновь и послезавтра тоже, но тем не менее ни от одного замечания нельзя отмахнуться.

— Вы что-нибудь скажете? — обратился начальник смены к Радину.

— Да, скажу, — Радин сделал над собой усилие, внимательно и строго посмотрел на Дербенева. — Ваша бригада перерасходовала ферросплавы. Учета не ведете, товарищ Дербенев. Пожалуйста, прокаливайте ферросплавы до свечения.

— Мудрое замечание! — буркнул Дербенев и, не дослушав, вышел из рапортной, тяжело зашагал к печи. Радин пошел следом. Он понимал, что этого не следует делать — разговаривать с Дербеневым, но шел и шел за ним. Фигура Дербенева, освещаемая отблесками огня, казалась еще массивней, и почему-то Радину стало не по себе. Он замедлил шаги. А Дербенев уже весь был в деле:

— Никола, поднимай полупродукт, заливай во второй!

Перешагнув через рельсы, он приоткрыл дверь пультовой, и опять послышалась его команда:

— Федотыч, шихтуйся на пятерку. Зальешь чугун — дуй!

Оглянулся, увидел Радина, подождал, пока подойдет.

— Я в кино видел, как «хвосты» действуют, ни один не отвяжется.. Чего высматриваешь? — Заметив, как подручный полез брать пробу без суконной куртки, взъярился. — Назад! — заревел не своим голосом. И, подскочив к пареньку, отшвырнул его в сторону. — Еще раз увижу — шлаковые пути чистить пойдешь! — Резко повернулся к Радину. — Сколько толкую — как об стену горох!

— Повежливей бы не мешало, Михаил Прокопьевич, — Радин старался говорить как можно мягче, видел — злится Дербенев.

— Выкладывай, начальник, — настороженно спросил Дербенев, — что нужно? Не крути, пожалуйста. И замечания твои про ферросплавы сегодня так, прикрытие. Выкладывай.

— Мне сообщили: Надежда Михайловна уехала. Надолго?

— Не доложила.

— Хотелось бы знать, — не отступал Радин.

Дербенев насупился.

— Ты хоть в наши дела не лезь, а! — Повернулся, шагнул к печи. Глядел на огонь и словно в себя жар впитывал, чувствовал: накален до предела. «Ишь, овечкой прикидывается, — зло подумал о Радине, — а ведь из-за него жизнь кувырком».

Правда, Дербенев сам замечал: в последнее время с Надеждой творится неладное. Замкнутая стала, часто беспричинно плачет. А на следующий день после ссоры, переночевав у Владыкиных, пошла в больницу. Домой заявилась смирная и неузнаваемая. Долго сидела, уставившись в одну точку. «Что с тобой?» — спросил. Молча протянула направление в больницу.