Анатолий Баюканский - Восьмой день недели

Он пытался изо всех сил отнестись к разгоревшемуся спору с юмором, поддакивал самым громкоголосым, позже пробовал записывать рациональные мысли… «Да, да, конечно, кардинально решить вопрос с детским садиком… отрегулировать вопрос о заработной плате. «Отбило руки» то, что очень волновался Николай Николаевич. Нервным движением все время поправлял галстук, ерзал на месте, то и дело посматривал на часы, будто ему не терпелось дождаться окончания заседания местного комитета.

Предложение Виктора «забодали» сходу, единогласно. Стоя сейчас у переходной галереи, не замечая потока свежего воздуха, Виктор почувствовал, что распаляется. То ли это была злость, то ли нахлынула боевитость, он не мог понять. Кто-то мягко тронул за рукав. Виктор обернулся, готовый наговорить первому попавшемуся кучу дерзостей. Перед ним стоял Николай Николаевич.

— Чем обязан? — резковато спросил Виктор.

— Слушай, Витек, проводи меня немного, — мягко попросил председатель завкома. — Уже поздно, а мне пройтись пешком захотелось. Голова от говорильни разболелась. — Решительно взял Виктора под руку.

Они вышли из цеха на аллею, обсаженную молодыми березками, деревца успели выбросить к теплу и свету клейкие листочки. Фонари смутно освещали посыпанную гравием дорожку. Не сговариваясь, присели на скамью.

— На заседании вы красиво отмолчались, — не без ехидства заговорил Виктор, — смею надеяться, что хоть здесь, без свидетелей, выскажете свое мнение. Обычно рабочий класс должен поддерживать новое, о вы… — откровенно злился на Николая Николаевича. Приди он своевременно на помощь, неизвестно, чем бы кончился разговор на заседании комитета профсоюза. «Там отмолчался, сейчас начнет оправдываться», — подумал Виктор с неприязнью.

— Знаешь, о чем я жалею, — спросил Николай Николаевич.

— О потерянном времени?

— Нет. Жаль, фотографа не оказалось на заседании цехового комитета, — невесело улыбнулся, — запечатлел бы тебя. Как менялось твое лицо, сколько было в нем экспрессии, чувств, а в целом ты был похож на разгневанного цыпленка с длинной шеей.

— Николай Николаевич, я попросил бы воздержаться от подобных высказываний, — вскинулся Виктор, — достаточно наслушался на заседании. Вы старше меня, но никто не давал права разговаривать подобным тоном. — Виктор никак не мог понять, куда клонит председатель завкома. Одно было несомненно: это свидание было не случайным. Николай Николаевич должен сказать ему что-то весьма важное.

— Зря обижаешься. Разве забыл: в русском народе самые ласковые из ласковых слова: «Ах, ты мой глупенький! Ах, ты мой дурачок!» А если серьезно, — Николай Николаевич поднес руку с часами ближе к глазам — на улице уже смеркалось. — О, у нас еще есть время для собеседования. Начну с конца: ты, Виктор Константинович, предложил великолепную, жизненно важную для цеха, для всего завода идею. Скользящий график — палочка-выручалочка.

— Издеваетесь?

— Да, издеваюсь над твоим мальчишеством! — серьезно проговорил Николай Николаевич, — славу, что ли, делить не хотел? Зря, сошлись бы славой, как писал поэт. Это нужно уметь: пригласить председателя завкома профсоюза, Максименкова к раздаче праздничного пирога, который тайком испек, даже не предупредил, о чем пойдет речь. Что ж, итог известен: мало того, что вместо пышек получили шишки, подорвали веру людей в хорошее дело.

Виктор хотел было возразить: мол, говорил с неделю назад об этом начальнику цеха, — но промолчал. Какой смысл возражать? Возможно, своим откровенным молчанием Максименков явно подливал масла в огонь, высказывал молчаливое несогласие. Конечно, не очень-то рвался взваливать дополнительную ношу на собственные плечи. А что касается «пирога», он изучил документы, знает, например, что непременным условием для всех гибких графиков должно быть соблюдение годового баланса рабочего времени, рассчитанного из семичасового рабочего дня.

— Тебе прадед не рассказывал, как хорошие командиры готовятся к решительной атаке? Чую, не рассказывал. Сначала обязательно произведут глубокую разведку, потом выведут с помощью специалистов соотношение сил, обеспечат крепкие тылы, наметят место для главного удара и только потом…

— Вас обидело, что я не согласовал, не подстраховался, не прикрылся? — на одном дыхании проговорил Виктор, хотя, конечно, он понял: вопрос как следует действительно не продумал. Огрызался по инерции.

— Да, вот еще что, Витек. Ты извини, что я так, по-свойски… На людях буду величать по имени-отчеству. — Николай Николаевич внезапно заторопился. — Цитату из царского «Свода законов» совсем не к месту привел, обидел людей невзначай. Словом, давай завтра после оперативки заходи ко мне, наметим сообща план действий. Согласен?

Виктор не мог понять, почему председатель столь внезапно оборвал разговор.

— Будь здоров, — Николай Николаевич протянул руку. Виктор пожал жесткую ладонь. Проводив Николая Николаевича взглядом, Виктор обернулся и… ему все стало ясным: в конце аллеи стояла Лидия Максименкова, в упор смотрела на него…

Директор пришел на завод в начале шестого утра, вместе с Максименковым, с Виктором прошел по технологической цепочке. Они выслушали доклады сменных инженеров, наладчиков, операторов, просмотрели списки бригады, отобранной для первой варки стекломассы, тщательно, придирчиво осмотрели состав сырьевых материалов, линию песка, задержались на участке известняка, проверили его качество. Порядок был на линиях соды, сульфата, на участке стеклянного боя. Придраться было не к чему. Откровенно потолковали с рабочими, с мастерами. Люди показались взволнованными, возбужденными, разговаривали чуточку громче обычного, с удовольствием показывали свои «хозяйства».

Максименков первым заметил, что в главный корпус вошел ведущий стекловар отрасли, окруженный свитой столичных инженеров. Досадливо передернул плечами: «Прибыл без предупреждения».

Максименков оглянулся на Виктора. Этот участок инспектировался заместителем. Виктор кивнул головой. Мысленно он давно «прогнал» в уме всю технологию варки: шихта и стеклянный бой загружаются через специальный «карман» в варочный бассейн согласно рецептуре. Затем, двигаясь вдоль зеркала печи, шихта под воздействием высоких температур постепенно превращается в жидкую стекломассу. Остальное, как говорят, дело техники: за какие-нибудь 3,5 минуты стекло охладится от 960 до 120 градусов. Стеклу предстоит пройти три температурные зоны. Конечно, дело привычное, но ведь сколько нового, малоисследованного заложено в конструкцию именно этой печи Виктором, его товарищами — увеличена ширина варочной части, больше обычного площадь покрытия пламенем зеркала шихты и стекломассы, в футеровке — новые огнеупорные материалы, предложенные Парфеном Никитиным.