Анатолий Баюканский - Восьмой день недели

На пульт управления поднялся главный специалист, сердечно поздоровался со всеми. Был он круглолиц, улыбчив, лицо в капельках пота. На пульте — жарко, душновато, вентиляторы еще не работали. Главный специалист ослабил галстук:

— Начинайте! — отрывисто скомандовал генеральный директор.

— Есть! — Максименков наклонился к микрофону, скомандовал: — Дать газ!

Тотчас пролет наполнился грохотом, вспыхнули огненные сполохи. Внизу, на площадке, люди закричали что-то, начали подбрасывать в воздух каски, рукавицы. Директор и Николай Николаевич стали поздравлять операторов, потом — это случилось само собой — окружили Виктора, наперебой говорили добрые слова, а главный специалист, лихо сдвинув галстук, проговорил, широко улыбаясь: «Заберу-ка я тебя, парень, в научно-исследовательский институт».

Когда восторги малость поутихли, главный специалист с директором и Максименковым, свитой инженеров спустились к печи, Николай Николаевич оглянулся на Виктора, тихо сказал:

— Твоя это печь. Жаль, Кирьян Потапович не видит. Он бредил таким агрегатом, мечтал Владимиру Ильичу мавзолей соорудить, а сам спит на старом кладбище. Сложная штука жизнь. — Николай Николаевич смешался, тронул указательным пальцем шрам на лице, потом надвинул на повлажневшие глаза очки, взял себя в руки. — Ну, твоя дорога будет расширяться с этой тропинки.

— Спасибо, тропиночку оставили, — пошутил Виктор.

Николай Николаевич не принял шутки.

— Дорогу будем творить всем миром, только отвечать придется вам с Максименковым. И за план. И за каждого человека в стекольном корпусе. За каж-до-го.

— Узелочек на память лично для меня?

— Здесь случайных людей нет, — Николай Николаевич стал необычайно серьезен, — подобрано сообщество, сам знаешь, как мозаичный портрет. Все разные, и все заодно. Ладно, хватит о житейской прозе в праздничный день. Гляди, отблеск какой! Красота! Мощь! Любо-дорого.

— Полновесная варка, точно по технологии, — не совсем понимая восторженности председателя заводского комитета, ответил Виктор. — Вы, наверное, тысячи подобных видели? — Виктор с каждой минутой делал для себя открытия. Вроде бы столько проработал бок о бок с этими людьми, Николай Николаевич свой человек в их доме, а тут… недаром в народе говорят: лицом к лицу — лица не увидать.

— Всякий раз я волнуюсь, как новичок-подручный, — доверительно признался Николай Николаевич. — В процессе рождения стекла есть что-то магическое, очищающее. Согласен со мной? Представляю, далекие предки, наверное, падали ниц, глядя на чудесное превращение шихты в стекло.

— А я, если честно, дивлюсь на свою холодность, рассудочность какую-то, — признался Виктор. — Кроме чувства личной ответственности, ничего не ощущаю. — Виктор искренне позавидовал почти ребячьей взволнованности председателя завкома, словно личная радость случилась в его жизни, казалось, готов был обнять весь мир. А Виктор… будоражил себя. Никак не мог даже заставить себя взволноваться или хотя бы просто обрадоваться. Ведь и впрямь для него сегодня великое событие — на старом подмосковном заводе пускается стекольная печь не просто с его новыми конструктивными решениями, а нечто неизмеримо большее — осуществляется задумка всей их династии, по сути дела, мечта прадеда.

На пульте управления замигали, рассыпались по приборной доске разноцветные огоньки. На экране телевизора высветилось бесформенное пятно. Оно буквально на глазах стало расширяться, растекаться по всему зеркалу печи. И Виктор невольно поежился, впервые он заглянул в будущее, увидел то, что пока еще было недоступно глазам корреспондентов, любопытных, представителей главного управления. Он разглядел с помощью промышленного телевидения самую сердцевину технологического процесса — зарождение стекломассы.

— Виктор, я, наверное, спущусь вниз, к людям! — Николай Николаевич по-стариковски засуетился, словно вспомнил что-то очень важное. — Ты — командир, на посту, а я… мне, сам знаешь, нужно дела общественные справлять.

— Какие еще дела? — усмехнулся Виктор. — Стекло идет, вот и дела.

— Традиции забыть не дают. — Шепнул в самое ухо Виктора: — Помнишь, кого обычно на кресле вокруг новой печи обносят? То-то и оно.

Когда Николай Николаевич вышел из операторской, тихо притворив дверь, Виктор сел в крутящееся кресло, снял трубку внутреннего телефона, принялся обзванивать посты. Дежурные инженеры, операторы, руководители смен будто сговорились, отвечали преувеличенно бодрыми голосами, даже позволяли себе шутить во время доклада. По настроению людей Виктор понял: на технологической линии — полный порядок. Облегченно вздохнув, взял с маленького столика, приткнувшегося сбоку пульта управления печью, чашечку остывшего кофе. Вспомнив главного специалиста, стал раздумывать над его словами: «Пошутил под настроение или впрямь предложил место в институте?»

Тонко зазуммерил телефон диспетчера цеха. Виктор снял трубку:

— Пост номер один! Стекольников у аппарата!

— Виктор Константинович, докладываю: на первом участке люди видели Пелагею Федоровну.

— Что вы сказали? — почему-то испугался Виктор. — Это — точно?

— Абсолютно. Хотела пройти к первой печи, я не разрешил… вокруг столько народа.

— Кто ее в цех пропустил? — в голосе заместителя начальника цеха диспетчер уловил угрожающие нотки, поспешил оправдаться:

— У Пелагеи Федоровны — пропуск с красной полосой, постоянный, почетный.

— Ах, да! Где она сейчас? Пожалуйста, выясните поточнее. — Виктор слышал: диспетчер переговаривается с кем-то по другому телефону, потом доложил:

— Возле третьего загрузчика.

— Одна?

— С ней подручный Тамайка.

— Спасибо! Я сейчас буду. — Виктор жестом подозвал начальника смены. — Саша, веди варку. Скоро вернусь. — Вышел из кабины пультовой, перепрыгивая через ступени, досадуя на прабабушку, помчался в загрузочное отделение…

А произошло вот что. Пелагея сидела на крыльце, задумчиво поглядывала в сторону завода, перебирала сухой пучок трав, найденных в чулане. Раньше, бывало, перед пуском новой печи обязательно бросали эти травы прямо в огонь, а нынче… Она прекрасно знала, какой сегодня торжественный день, знала, что именно ее правнук именинник — его печь пускают, и оттого тоска еще злее донимала старую женщину. Виктор убежал чуть свет, ничего не объяснив, а она боялась проспать, ждала почти всю ночь его короткого рассказа.

Ночью прошел дождь. Солнце уже вовсю пригревало мокрую землю, и от нее струился синеватый парок. Березки успели приодеться в крохотные зеленые листочки, издали казались ей нарядно одетыми самодеятельными артистами, что распевали в клубе старинные фабричные песни Подмосковья. Не заметила Пелагея, когда из-за поворота вынырнул заводской автобус, притормозил возле ее дома. Знакомые ребята-стекловары шумно выскочили из автобуса, подбежали к ней.