Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

— Меня благодарите, — требовал Яковлев. — Весь удар принял на себя.

— Ну и удар! — возразил Ильин. — Мне у вас действительно понравилось, я написал объективно.

Метрах в десяти от воды полыхал костер. Над огнем на козлах висело эмалированное ведро, около которого расхаживал здоровущий мужик в длинных трусах и в свитере, то помешивая черпаком варево, то подкидывая в костер валежник.

Правее костра лежал меховой тулуп, мехом вверх, а дальше, повторяя кочки, бугрилась простыня с черным — ляписом — больничным штемпелем. На простыне, как на скатерти, стояли яства в больничных простых тарелках: соленые огурцы, куски хлеба, ломти колбасы и сыра.

— Матвеич, завхоз, — представил мужика Яковлев.

Матвеич оставил черпак стоять в пахнущей густоте, вытер о трусы ладонь, степенно пожал Ильину руку.

— Отменная будет ушица, — похвалил Яковлев. — Стоит черпачок-половничек. Не повернуть.

Матвеич понимающе ухмыльнулся, побежал к запруде. Вытащил бутылку из воды, встряхнул, как градусник, смахнул капли, затем, кривя рот, прихватил металлический хвостик зубами и тут же отплюнул его в сторону.

Приготовления наконец закончились. Встали по стойке «смирно», посмотрели друг другу в глаза, вздохнули разом, подчеркивая неизбежность происходящего, охнули: «Ха-ра-шо!»

Огурцы брали торопливо, на ощупь, смахнув рукавом слезу.

Костер догорел, от углей шел равномерный, приятный жар.

Комары попискивали, но не кусались. В сером, теперь уже погасшем небе столбом вилась мошка.

Матвеич побежал к воде, Запорожец тоже торопливо стягивал брюки.

Ильин не хотел купаться, но на него зашикали.

— Обижаешь, начальник! — стыдил Запорожец, показывая на худого и изможденного своего заместителя, ребра у которого, казалось, вылезали из грудной клетки, а тонкие, как две струганые палочки, ноги взывали к состраданию. — Больной, а храбрый.

Заместитель ждал компанию и, чтобы не замерзнуть, подскакивал, точно мячик.

Шофер Толя сидел у костра, помешивая угли. Второй водитель дохлебал уху, побрел к «Москвичу». По его расслабленной походке было ясно: идет вздремнуть.

Ильин медлил.

Яковлев добежал до кромки реки, опустил пальцы в воду, задрыгал ногой.

— Давайте, давайте! — звал Яковлев. — Не отделяйтесь!

Пришлось подчиниться.

— Ах, дорогой мой, — говорил главный врач, пока они, прощупывая ногами дно, заходили в речку. — Конечно, не ведаешь, кто идет, но если доброжелательно, не со злом, то хочется доставить удовольствие. А потом и традицию надо уважать: сделал дело — гуляй смело.

Вечерняя вода была очень холодной. Хотелось нырнуть, но глубина нарастала медленно, Яковлев все шел и шел, не давая сигнала. Наконец он всплеснул руками, изогнулся и с веселым всхлипом протаранил воду.

— Фрр! — неслось с середины реки. — А мы и действительно кое-что сделали. Акушерское перестроили, кровати раздобыли, теперь рожай — не хочу.

— Почему не хотите? Мало рожают?

Ильин догнал его саженками.

— С избытком. Рядом артиллерийский полк стоит.

Они плыли наперегонки. На другом берегу начиналась отвесная крутизна. Ильин подумал, что не взобраться, повернул назад.

У костра стоял Толя, держал ближе к огню одежду Яковлева, грел.

— Тепленькая, — добродушно сказал он.

Главный схватил брюки и, прыгая на одной ноге, стал натягивать их на мокрое тело.

Теперь можно было выпить по новой, чтобы не простудиться.

Матвеич снова разносил полные тарелки. Ели с шутками, брали добавку, а кто уже не мог — выплескивал в реку.

— Прелестно! — благодарил Ильин. — Никогда бы не уходил отсюда.

Назад ехали шумные, возбужденные. Ильин думал о приятных здешних людях. Пока сидел на хирургии или в приемном, никто не подошел, все были строгими, вежливыми, а передал акт — можно и ремешок отпустить.

Около Дома колхозника простились. Ильин расцеловался с Яковлевым, так же порывисто и благодарно с Юрием Сергеевичем, совсем еще молодым и таким симпатичным, помахал в сторону «Москвича», — вся эпидстанция подняла руки.

Толя пообещал быть вовремя, отвезти на вокзал. Было приятно, что так все закончилось, Ильин прилег у себя в номере на застеленную кровать. Он улыбался. И люди и вечер — все было замечательным, и, главное, никто ни о чем не просил его, даже не вспомнили, что он инспектор, а он мог бы, черт побери, кое-что для них сделать…

До города оставалось чуть больше часа. Ильин надвинул поглубже кепку, прижался к стене, но, засыпая, то и дело ударялся о косяк окна, — вагон сильно раскачивало. Вот и кончилась командировка, теперь Ильину предстоял короткий деловой разговор в облздраве с заведующим, завтра он дома.

Напротив Ильина сидела бабка с громадной корзиной, сверху повязанной марлей, — везла на базар цветы. Справа с тяжелым свистом дышал астматик.

Ильину это мешало. Он заставил себя приоткрыть глаза, поглядел на соседа. «В больницу едет, — решил он. — Думает, в городе лучше лекарства».

Астматик пристально глядел на него. Ильин надвинул козырек и снова попытался уснуть. Кого астматик напоминал ему? Ильин боялся этой своей особенности — в каждом находить знакомого.

— Простите, — явно к нему обращался астматик. — Вы откуда едете?

Ильин ответил.

По второму пути летел товарняк с открытыми платформами, на которых стояли новенькие «Жигули». Ильин пересчитал машины, сбился на двадцать второй, а когда нитка состава оборвалась и за окном возникло поле и заболоченный пруд — откинулся на сиденье.

Астматик вытащил ингалятор, покачал воздух. Что-то действительно в нем было знакомым.

— Мы где-то встречались? — возобновил разговор астматик, разглядывая Ильина. — Вы не врач?

Ильин пожал плечами. Бедняга, видно, так натаскался по поликлиникам, что ему чудятся только такие встречи.

— Врач.

Он снова уставился в окно. По шоссейке мчался шустрый автобусик, пытался не отстать от них.

— Я к людям на дорогах не пристаю, — виновато сказал астматик, — но вы кого-то мне напоминаете…

Он сделал нелепый жест: дернул себя за кончик носа, лицо его исказилось, и Ильин вдруг сказал:

— Чухин?!

Он произнес фамилию неуверенно, чуть ли не шепотом, но астматик поднялся и тут же сел.

— Да… — бормотал он. — Чухин… А ты? Вы…

Он уже понял, что с ним едет кто-то из однокурсников. Вот уже почти четверть века, как они разбрелись по свету. Кто же это мог быть?

Неожиданность вылечила его лучше лекарства.

Ильин хотел было признаться, но Чухин, Мишка Чухин, жестом остановил его — это было предупреждение не спешить, просьба дать вспомнить.

— Давай, давай, — смеялся Ильин. — Тридцать вторая группа…

И вдруг Чухин навалился на Ильина, сжал в объятиях:

— Володька! Ильин!