Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

Чунька лежал около будки, положив голову на лапы, поглядывая в Тошкину сторону.

«Нужно бы крикнуть ему», — подумал Тошка. Но кричать было лень, а главное — для чего кричать?

Неожиданно Чунька поднялся и стал лаять в сторону дороги. Голос у Чуньки был хрипловатый, вроде бы простуженный, и негромкий.

Папа приоткрыл балкон, сказал Тошке, что должен ненадолго выйти, попросил подождать.

Кажется, с другой стороны дачи подъехала машина, Чунька лаял в ту сторону.

— Чунька, Чунька! — звал папа, похлопывая ладонью по своей штанине.

Чунька, виляя обрубкой хвоста, бросился к папе.

— Оденемся, Чуня, — весело говорил папа, пристегивая ошейник. — Ну вот, теперь ты красавец!

Папа разогнулся, махнул Тошке рукой.

— Куда? — крикнул Тошка. Но то ли у него не было сил, то ли исчез голос.

Он видел, как папа широким шагом направляется к дороге. А Чунька бежал рядом, виляя хвостом и подпрыгивая, чтобы схватить поводок в середине.

— Куда? — снова крикнул Тошка, но слова заглушил шум машины и какой-то стра-нный разноголосый собачий лай.

«Наверное, Чунькины приятели пришли, — подумал безразлично Тошка. — От магазина…»

Когда папа вернулся, Тошка дремал. Папа растормошил сына, приказал подниматься. Идти никуда не хотелось — лучше бы поспать еще.

— Пошли погуляем, — настаивал папа. — Чего раскис? Держи хвост морковкой!

Они спустились во двор, папа поглядел на сына, взял его за руку.

— В лес! В лес! — бодро говорил папа.

Они пролезли через дырку в заборе, оказались в лесу. Папа был весел. Он не отпускал Тошкину руку и, пожимая ее довольно крепко, просил Тошку решить математическую задачу.

— Нет! — смеялся папа. — Сосредоточься! Это пустяковая задачка, и, клянусь, она под силу тебе.

Потом на поляне они собирали ягоды. Вернее, собирал папа, а Тошка стоял над ним и ждал. Набрав пригоршню черники, папа, насыпал ягоды в сложенные Тошкины ладони, требовал сейчас же все это съесть.

— А куда вы пошли с Чунькой? — вспомнил Тошка.

— Ешь! — прикрикнул папа. — Чунька, наверное, у магазина.

На лесной чистой опушке папа снял рубашку и брюки и расстелил, чтобы им с Тошкой можно было позагорать.

Тошка сидел на папиных штанах, а папа снова ползал вокруг, искал ему землянику. Ягод было мало, но папа не сдавался, он хотел набрать хотя бы полную горсть.

Когда папа вернулся, Тошка опять дремал. Пригревало. Ветерка не было. Папа вытянулся рядом, закинул руки за голову и, прищурившись, долго глядел на солнце.

— Надо же! — папа скосил глаза в сторону Тошки. — Ветки на солнце действительно кажутся черными. Какой любопытный оптический эффект…

Тошка не ответил.

Папа согнул ногу и шутя подтолкнул Тошку коленом.

— Эй! — весело крикнул папа. — Какого цвета листья на этой березе?

Тошка пошевелился.

— Эй! — снова толкал и смеялся папа. — Листья? Какого? Цвета? Я спрашиваю!

— Листья? — повторил вяло Тошка. — Зеленые.

Папа присел и, подумав, перебрался на Тошкину сторону. Правильно! С Тошкиной стороны листья казались обычными, как всегда.

Он успокоился, лег на спину и, заслонившись ладонью как козырьком, долго с радостью и удивлением глядел на этот совсем еще молодой и такой нежно-зеленый лес.

«Хорошо! — думал папа. — И погода отличная! И солнце удивительное! И отдых идет прекрасно! И кажется, с лечением я попал в самую точку — как непривычно спокойно ведет себя Тошка сегодня…»

Ильин закончил обследование больницы и принес составленный акт главному врачу Яковлеву. Тот подмахнул его не читая. Ильин недовольно поморщился: зачем так?

— С начальством не спорят, — пошутил Яковлев и запер акт в письменный стол. — Прочту, будет еще время. — И неожиданно предложил: — А не съездить ли нам на рыбалку? Дела кончены, глупо сидеть вечером в Доме колхозника, развлечений же, кроме телевизора, у нас нет. А места здесь!..

— И рыба будет? — улыбнулся Ильин.

— Вообще-то рыба не в моем подчинении, — засмеялся Яковлев. — Но уха будет непременно.

В девятом часу к Дому колхозника, где Ильину выделили отдельную комнату с двумя пустыми койками, подкатил больничный «козлик».

Яковлев был в обычном своем сером костюме с галстуком — ни сапог, ни плаща, ни удочек с ним не было.

Рядом, на заднем сиденье, оказался молодой человек в роговых очках с короткой интеллигентной бородкой.

— Юрий Сергеевич, — представил Яковлев. — Заведующий акушерским.

— Я думал, вы и к нам заглянете, — мягко улыбнулся Юрий Сергеевич и пожал Ильину руку. — Нехорошо, обошли…

— За три дня всего не успеть. Вашему начальству хотелось хирургией похвастаться…

— Ревную! — повернулся к Яковлеву заведующий акушерским.

— Ничего, — утешил его главный, — не последний инспектор, будут и на вашу долю…

Посмеялись.

Ильин кивнул водителю, человеку немолодому, лет пятидесяти. Машина тронулась.

— Мы с Толей двенадцать лет ездим, — как бы представил водителя Яковлев.

— Ага, — согласился Толя. — А в больнице я уже двадцать четыре. За первые двенадцать у меня еще десять главных было.

— Вот она, беспощадная статистика! — улыбнулся Ильин. — Красноречивее любого обследования.

Город кончился. Справа от дороги возникли совхозные парники, появилась безглазая, заброшенная деревенька. «Козлик» летел вперед, но вдруг резко повернул на густое широкое поле к серой невысокой полосе кустарника, туда, где была река. Ольховые ветви хлестали по брезентовому кузову, точно метлой, изгибались, резко выстреливали за машиной. Несколько раз Ильину удавалось перехватить согнутый хлыст — в ладони оставались листья и острое чувство ожога.

Река широко открылась перед ними. Луговина тянулась влево и вправо. У самого берега в нескольких местах раскинули ветви кусты шиповника. Тут же стоял еще «Москвич» с красным крестом. Солнце уже закатилось, но на горизонте проглядывала огненная полоса.

К «козлику» подошел усатый толстяк, этакий запорожец, лет около тридцати. За спиной Запорожца стоял худой изможденный человек. «Язвенник», — подумал Ильин.

Это оказались заведующий эпидстанцией и его заместитель.

Шоферы стояли поодаль, грызли яблоки, наблюдали за компанией.

— Признаться, пока вы их инспектировали, я жил тревожной жизнью, — говорил Запорожец. — Кто знает, пойдете к нам или нет. Для райцентра человек из министерства фактически — сам министр.

Каждая фраза теперь воспринималась как шутка. Ильин смеялся легко и освобожденно — здесь у него не было никакой официальной должности.

— Недели за три, не совру, мы все старые акты пересмотрели, — оживленно говорил Запорожец. — Полезное это дело, приезжать с ревизией. Так бы, наверное, до некоторых бумаг никогда руки не дошли.