Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

По щекам деда текли слезы. Митя недовольно скосил на него взгляд и прикрикнул:

— Перестань, дед! И так тошно.

В пробирке оставалась уксусная кислота, нужно было пойти на кухню, вылить в раковину, но Митю разобрала такая злость от этой паршивой работы, что он чуть не выплеснул кислоту на пол.

— Блюдце бы нужно, дед, блюдце! — строго и требовательно попросил он.

Старик глядел на фельдшера, не шевелился.

Митин взгляд упал на аквариум. Твердым шагом он пересек комнату, опрокинул пробирку и, почерпнув воды, тщательно сполоснул ее.

Золотые рыбки метнулись в стороны, бросились вверх, к воздуху, потом, потеряв привычную величественность, понеслись вниз.

Митя забрал кардиограф в одну руку, лабораторную сумку в другую, пошел к выходу.

— Спасибо! — неожиданно поблагодарил дед, о чем-то вспомнив.

Пришлось оглянуться: старик незряче уставился в стену.

На поверхности аквариума среди зеленых водорослей покачивались, как поплавки, красные рыбки. Митя прикрыл дверь.

Нужно было спешить — бабку, вероятно, уже занесли в машину.

Даже в летние каникулы отец вставал не позднее половины восьмого. Вскакивал с кровати — «катапультировал», по Тошкиному выражению, — разминался, похрустывая суставами, растягивал эспандер и, наконец, кидал к потолку гири, пофыркивая и ухая при каждом взмахе.

В эти минуты Тошка тоже был обязан «катапультировать». А если он продолжал лежать, то все кончалось худо. Предупреждений отец не делал, уговаривать не любил. Он запускал руку под одеяло, находил Тошкину ногу и, посмеиваясь, поднимал сына над кроватью.

После зарядки бегали трусцой.

Из дома Тошка выходил вялый, веки словно набухали за ночь, и Тошка ничего вокруг себя не видел. Постепенно окружающее прояснялось. Тошка начинал замечать, как рассасывается туман над озером. Толстый слой ваты в небе словно бы утончался, по всей его поверхности появлялись дырки, в них проникали солнечные лучи, живые, подрагивающие, похожие на паутину.

— Не вертеть головой! — командовал папа. — Дышать ровнее! Следить за ритмом!

Особенно было интересно, когда день сразу начинался ярко. Так, что в глазах жгло! Бежишь, щуришься, а деревья становятся черными, листья — черными, солнце — огненным, а когда пробегаешь старое дерево, сухостой, где и вообще нет ни одного листика, то ветки словно прочерчены тушью. Много черных росчерков в синем-синем пространстве.

Начинать бегать всегда неохота. Если бы отец разрешил брать с собой Чуньку, то бегать было бы веселее. Чунька — пес, друг и бродяга. Вообще-то Чунька — домашняя собака. Сколько бы Чунька ни шастал, ни бродил, ни болтался по задворкам, домой он приходил. Ругать Чуньку за постоянные побеги несправедливо. Хозяева дачи, мамины тетя и дядя, здесь подолгу не жили, дача пустовала. И чтобы поддерживать порядок, они просили маму, Тошку и папу жить у них летом.

Как Чунька кормился зимой — неясно. Будка у него была, но соседи рассказывали, что постоянно видели его у магазинов в центре поселка, где он дежурил вместе с другими собаками.

Вот из-за этой Чунькиной неприкаянной жизни отношения у него с папой сложились трудные. В чем только папа его не обвинял! И бродяга! И глисты! И источник антисанитарии…

Помочь Чуньке Тошка не мог — любая попытка к примирению обостряла отношения с отцом.

Надо сказать, что сам Тошка считал каникулами только один месяц — июнь, когда жили они вдвоем с мамой. Папа в это время принимал в школе экзамены.

Работал папа всегда с повышенной нагрузкой. Троечников оказывалось столько, что и подумать об отдыхе было нельзя.

Мама говорила, что папа беспощадный учитель. И тот, кто у него имеет тройку, в другой школе имел бы пятерку, а кто у папы имеет четверку, тому ставили бы шестерку, не меньше.

Этой шутке Тошка верил.

Сам папа неоднократно повторял: раз могу я — могут и другие.

Например, Иванов из девятого «А» долгое время был лишен абстрактного мышления, но папа с ним позанимался индивидуально, и Иванов стал получать твердые тройки.

И все же Тошка завидовал папиным ученикам. Им легче. Вот, например, Тошка любит рисовать, но папу это не радует. Сын математика, говорит папа, обязан знать математику. И хотя в Тошкином классе все решают задачи с цифрами, папа заставляет Тошку решать эти задачи с буквами.

Бывает, Тошка не выдержит, всплакнет, но папа подождет некоторое время, а затем сдержанно скажет:

— Мужчине нужно готовить себя к главному.

— Но математика, — возразит мама, — не единственное занятие для современного человека. Я библиотекарь, и дело свое тоже считаю серьезным.

Ирония — папино оружие.

— Считай, считай, — весело скажет папа. — Только ответь: если рисование — серьезное дело для Тошки, что он изобразил здесь? — И папа протянет рисунки. — Крокодила с собачьим хвостом? Зебру на коротких ногах?

Мама, конечно, защитник худой. Да и не умеет она спорить с папой. Повертит Тошкины листочки в руках, скажет с сожалением:

— Ну, это, предположим, у него не вышло, но другое-то получается.

— Возможно, — вроде бы согласится с ней папа, — только я другого не видел.

В первые дни после переезда на дачу папа говорит только про экзамены. На выпускном десятиклассники благодарили его больше других. По крайней мере все высказывались одинаково: математика при поступлении в институт им не страшна.

— Последний день окупает все предыдущие, — уверяет папа. — И я как учитель имею право помнить только про последний день.

Раз папа говорит — значит, так и есть. Папа вообще не ошибается, разве что с Чунькой. Чунька добрый, ручной и послушный. И почему Чуньке нужно запрещать ходить к магазину? Там его друзья. А кто может без товарищей?..

Когда Тошка и Чунька вдвоем — с Чунькой можно делать все что угодно. И за хвост потянуть. И перенести с места на место.

Чунька спокоен. Тянешь его за хвост, а он едва повернет голову, скажет глазами — отстань. Вроде бы объяснит: это же хвост, а не метелка.

Тошка любит рисовать Чуньку. Положит кусочек сахара на диван, когда папа на пляже, постучит по обивке, даст сигнал, Чунька запрыгнет. Лежит, хрупает сахар, хвостом помахивает, благодарит Тошку за угощение.

Тошка достанет краски, разложит бумагу, проведет линию, схватит живой Чунькин контур. И — пошло-поехало!

После рисования они отправляются в лес. Тошке кажется, что именно после рисования он все в лесу лучше видит. Солнце высоко-высоко, красное, будто в огне. Вода на озере черная, страшная.

У каждого встречного Тошка спрашивает время. Опаздывать нельзя, иначе останешься голодным, — такой у папы принцип.

Несколько раз Тошка опаздывал, папа его вроде бы не замечал до самого ужина.