Виктор Степанов - Серп Земли. Баллада о вечном древе

— Кстати, о Марсе… — полушутливо напоминаю я. — Знаешь ли ты, что в этом году исполняется ровно сто лет, как на нем открыли каналы?

— Там нет никаких каналов, — спокойно и уверенно отвечает она и опускает руку в воду.

Тихая струйка бежит за ее ладонью, оставляя еле заметный серебряный след.

«Даже реке нравится трогать ее руку, даже реке…» — думаю я. Но что-то словно комом застряло в душе и не дает оставаться счастливым.

Вечером в библиотеке я наконец нахожу то, к чему тянулся весь день с утра, с тех пор, как мы вернулись с Утеса Свиданий. В иллюстрированном журнале я долго разглядываю цветной снимок, переданный с марсианской поверхности межпланетной космической станцией, и смутная догадка начинает зреть во мне, настойчиво требуя немедленного подтверждения.

Вот она, пустыня, словно из раскрашенного битого кирпича… Никаких признаков жизни. Но чем ближе мы к раскрытию тайны, тем, как это ни парадоксально, недоступней она. А ведь все просто, так просто, что если подумать, то все эти годы ученые шли к одному. Ах, как он удобен был, Марс, чтобы сделать его далекой, удерживаемой все время перед нашими взорами моделью Земли! Сто лет назад чьи-то глаза разглядели на нем желтовато-оранжевые пространства, и люди назвали их материками. Серовато-голубые пятна — моря, белые сгустки у полюсов — полярные шапки… Оранжевый цвет материков наводил на сравнение с пустынями. И эти романтические названия морей, озер, заливов — Море Сирен, Озеро Солнца, Срединный залив… А потом в год великого противостояния Марса открытые астрономами каналы и два спутника Фобос и Деймос… Люди жаждали верить, что где-то есть, где-то обитают их собратья, и именно поэтому в ликовании и восторге подхватили слухи о каналах, вырытых разумными существами. Но время безжалостно разрушало воздушные замки гипотез. Сначала стало ясно, что при таком низком давлении, какое существует на Марсе, на его поверхности не может быть жидкой воды и, значит, ни к чему марсианам каналы. Ну а атмосфера? Чем там дышать? Еще через годы выяснилось: кислород и водяной пар составляют лишь доли общего состава марсианской атмосферы, азот — вряд ли более двух-трех процентов, аргон — около одного-двух… Вся остальная часть атмосферы Марса состоит из углекислого газа. Прощай, обитаемый Марс?

И люди начали возводить фундамент под воздушный замок другой гипотезы. Если на Марсе нет разумных существ, то, быть может, есть растительность? Да, сказали ученые, возможно, растительность — это моря. Действительно, весной и особенно летом моря Марса темнеют и приобретают зеленовато-голубоватую окраску. Осенью она становится коричнево-бурой, а зимой сероватой. Это напоминало весеннее распускание и увядание земной природы. Еще интереснее было то, что по весеннему полушарию Марса проходила как бы волна потемнения, начинавшаяся от границ тающей полярной шапки и распространявшаяся к экватору по мере ее таяния. Возникла стройная гипотеза, по которой талые воды образуются при таянии полярной шапки, увлажняют почву, что и создает благоприятные условия для растительности. Но и эта привлекательная мысль была опровергнута. Сначала доказательством ничтожно малого содержания в атмосфере Марса кислорода, затем снимком, переданным космической станцией и показавшим, что «моря» в принципе ничем не отличаются от материков. И последняя, огорчительная, сметающая все домыслы о жизни на Марсе весть: полярные шапки этой планеты оказались состоящими не из воды в виде инея, снега или льда, а из замерзшей углекислоты.

Нет, это была не последняя весть. Последняя — снимок марсианской пустыни, который я рассматриваю, пытаясь представить драму, разыгравшуюся в среде ученых, когда опустившиеся на Марс американские аппараты «Викинг» впрямую задали извечный вопрос: «Есть ли на Марсе жизнь?»

Условия посадки оказались довольно суровыми. Температура поверхности — сначала минус 86 градусов, потом минус 30. Красный цвет марсианских песков указывал на присутствие гидратов окиси железа. Камни и глыбы среди песчаной пустыни, мороз…

Но всех в первую очередь интересовал поиск микроорганизмов.

28 июня 1976 года во все три прибора посадочного блока станции «Викинг-I» были заложены пробы марсианского грунта. 30 июля началась «инкубация». В одном из приборов через два с половиной часа после «увлажнения» атмосферы кислорода оказалось в восемнадцать раз больше, чем ожидали. Что случилось? Проснулись микроорганизмы? Слишком высокая интенсивность выделения кислорода сама по себе была подозрительна. Неужели обнаружена жизнь и марсианские микроорганизмы настолько активнее земных?

Надо было проверить еще и еще. Когда в камеру добавили раствора, содержание кислорода в ней… упало. Как смертельно больному, в прибор вводили и вводили все новый раствор. Увы, никакого воскрешения и оживления микроорганизмов не наблюдалось. И большинство ученых пришло к выводу — результаты всех биологических экспериментов следует объяснить «изощренной» химией марсианского грунта, а не жизнедеятельностью микроорганизмов.

Так где же все-таки истина: мертв Марс или жив?

Но я уже смотрю не на красноватую, словно из раскрашенного кирпича, панораму, а на другой, переданный советской станцией «Марс-5» снимок. С огромной высоты, но отчетливо, словно с самолета, пролетающего над пустыней, видно узкое извилистое русло пересохшей реки, которая получила название Ниргал — по имени героини одного из стихотворений Брюсова. Исследование возраста русла показало, что оно измеряется многими миллионами, даже сотнями миллионов, лет. Теперь уже точно доказано, что никакая другая, кроме воды, жидкость не могла образовать наблюдаемого русла: лава быстро застывает, а жидкая углекислота даже в земных условиях не может существовать, переходит непосредственно в пар и наоборот. Значит, единственно возможное объяснение меандров — пересохших рек на Марсе — образование водных потоков. Сейчас для этого нет необходимых условий, но не исключено, что они протекали в прошлом, а значит, в более ранние эпохи атмосферное давление на Марсе было значительно выше, чем в настоящее время.

Я смотрю на поверхность Марса как бы из иллюминатора самолета, и мне кажется, что если чуть-чуть снизиться, то вон на том изгибе реки, где сосны на берегу кажутся веточками папоротника, я увижу Утес Свиданий и нас обоих, спешащих к нему на лодке. Ведь была же, была на Марсе когда-то задумчивая прохладная гладь, держащая лодку! И, наверное, были двое, назначавшие на зеленом обрывистом берегу безоглядный, все озаряющий час любви!

И новая мысль, новая догадка занозой входит в сердце: если так, то почему, почему так безвозвратно испустил дух голубой шарик марсианской атмосферы?