Юрий Шевченко - Эворон

Неверов не ожидал того, что скажет Кочетовкин:

— Потому что мне скоро уходить. Ты свою цель видишь? Кому я цех передам?

— Мне, что ли? Как — уходить?

Кочетовкин помолчал. Ответил только на первый вопрос:

— Тебе, Сережа. Кому же еще. Ты мой сын. Но это никого не касается и нечего подчеркивать… Главное — дело! И тут меня в дирекции и парткоме криво не поймут.

— Но…

— Позволь! У станка ты отстоял достаточно. Есть и опыт руководящей работы…

— Отстоял?

— Ну показал себя! Какая разница? Осталось подналечь на инженерную подготовку — чем не начальник цеха? Плюс небольшой административно-хозяйственный ликбез, тут на меня рассчитывай, экономику подучи — голова у тебя светлая. Вот куда я гну, Сережа! Я в этот цех полжизни, если не всю целиком, вколотил — в чужие руки не отдам…

Сережа не узнавал Ивана Семеновича.

— Батя, что с тобой? Цех — не дача…

— Ладно, я тебе сказал.

Сережа отрицательно покачал головой.

— Зачем мне это? И не так надо…

Иван Семенович улыбнулся.

— Мне лучше знать — как.

Сережа не улыбнулся в ответ.

— Станок я все-таки возьму.

— Ладно, станок возьми.

— Пошел я, — он был в растерянности.

— Погоди. Если уж так, людей в бригаде подготовь. Чтобы не только ты, все были согласны со станком возиться. Штука не простая. Придется после смены задерживаться в цехе, не хотел я этого…

— Скажи все-таки, почему ты решил уйти?

— Еще не решил. Да и не я…

— А кто? Директор?

— Ну, с директором-то у меня полное взаимопонимание, он и слышать не желает.

— Тогда не пойму…

— Я сам себя иногда плохо… А больше — не себя! Ясность куда-то делась, что ли… Не могу объяснить, да и не надо, наверно.

— Что, что объяснить?

— Голова вот болит. Иногда кажется, не цехом руковожу — мною он командует, ведет, неприятно это, Сережа. Как слепой с поводырем. И не цех даже, а не разберусь кто. События… А куда ведет? Я раньше завод, Сережа, как свои руки-ноги ощущал… Здоровый человек всегда так, тело свое чувствует, уверен в нем.

— В санаторий надо, батя, я же говорил…

— Не о том! Какой санаторий? От чего меня лечить? На фронте не чувствуешь своего тела — в резерв, не вояка… Ладно, забудем, все пока в норме. Раскудахтался не ко времени, тебя напугал. Так станок… станок. Не забыл, что у вас обязательство — сто десять процентов годового? Не пришлось бы пересматривать, некрасиво будет.

— Обязательство оставим без изменения.

— Значит, попотеть придется. Весь цех, а то и завод будут следить за тобой, ревниво и придирчиво. Такие чудеса. Лично я вокруг вас общественное мнение обязан буду разогреть. Чтобы маловеров и любителей длинных рублей поучить… Непросто, Сережа, обеспечить уверенность в хорошем заработке.

— Это так важно?

— Вот я сказал — любители рублей. Неверно сказал. У каждого человека дома семья, каждому охота жить в приличной квартире, не нуждаться. Плохо это? А новая техника — пойми ее. Авось получится работа, авось нет. Как оно на заработке отразится? И надо доказать, что технический прогресс выгоден не только заводу, но и каждому из нас. Задача бригады, выходит, политическая…

Странный осадок этого разговора с Кочетовкиным держался долго, потом подоспели проводы Володи Колесникова в армию, и бригада попала в тяжелое положение. Ушел квалифицированный парень, уже освоивший многооперационный станок. Новому человеку, которого подыскивали, предстояло в ускоренном темпе проделать путь, уже пройденный на участке Колесниковым, чтобы войти в бригаду на равных. Пока же такого человека не было, и отставание — бригада работала на один наряд — росло с каждым днем.

Администрация цеха несколько раз предлагала на смотрины передовиков с соседних участков.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Выходя из бытовки вместе со шлифовщиком Толей Головковым, услыхал Сережа надсадный кашель за дверью курилки. Заглянули туда и увидели Федю Горохова. Он сидел на скамейке и утирал слезы. В руке у него дымилась сигарета.

— Простудился? — спросил Неверов.

— Да нет, все в ажуре, — ответил Горошек, неприязненно посмотрев на станочников.

— А кашель откуда?

— Так, мелочи жизни. Вам что? — отвернулся новичок и затянулся сигаретой.

Приступ кашля тут же повторился.

— Учишься курить, — понял Толя. — Конспиратор…

— Нельзя что ли?

— Тетя знает про это?

— Тетя? При чем тут она, сам не ребенок.

— Тебя Федей зовут, правильно? — спросил Неверов. — Мне, Федя, двадцать пять, армию отслужил, а не закурил…

Горошек неловко затушил сигарету.

— Пример — не доказательство.

— Ого, афоризм!

— Разрешите удалиться?

— Ты не обижайся…

— Где нам…

Неверов и Головков проводили взглядом подростка. Очень удивился начальник цеха, когда Сергей зашел к нему и доложил, что бригада наконец нашла замену Колесникову.

— Ну, кого приглядел? — благосклонно спросила сидевшая у Ивана Семеновича Запрягаева.

— Пижона нашего, Федю Горохова.

— А кроме шуток?

— Всем в бригаде он нравится.

Запрягаева нахмурила брови, строгим взглядом посмотрела на Неверова.

— Мы тебя не понимаем, Сергей! Ты у нас, можно сказать, передовик, правофланговый. Но летаешь в этих… в империях. До экспериментов ли сейчас?

Сергей усмехнулся. Но тут же прогнал усмешку.

— Парень, между прочим, сирота…

— Вот оно что! Мы, Неверов, не детдом, не богадельня.

— Погоди, Людмила Парфеновна! — прервал ее Кочетовкин. — Богадельня!.. Суровый ты человек.

— О задачах надо думать. Кривую графика видел, Иван Семеныч? Цифры серьезные.

— Работать он пока не умеет, но мы научим, — продолжал Неверов.

— Я категорически возражаю.

— Но Горошка мы берем.

Когда Сергей ушел, Запрягаева постучала карандашом по столу и сказала Кочетовкину:

— Детство свое вспомнил, вот в чем дело. Никакой сознательности! Слушай, Иван Семеныч, тебе не кажется, что наш Неверов слегка загордился?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В новой бригаде Горошек почувствовал себя не в своей тарелке. И сам бригадир, и шлифовщик Головков, и сверловщик Греков, и фрезеровщик Катков показались людьми малопонятными — молчаливыми и замкнутыми дядьками. Он быстро разглядел причину замкнутости — новая бригада была поглощена делом, похоже — каждая минута у нее на учете. Неверов взял Федю к себе учеником, на круглошлифовальный. Показал и назвал основные узлы станка, его блоки, попросил внимательно прочесть табличку над станком — правила техники безопасности. Сказал: присматриваться к его работе, если что неясно — спрашивать. И как бы забыл о Горошке.

Федя понимал, что с прежнего участка его турнули за «нерадивость». Нерадивым, то есть бездельником, он себя не считал. Когда покрикивают и поглядывают — все из рук валится, кого хочешь спроси. На прежнем участке он уже начал привыкать к нотациям, и по инерции рассчитывал на такое же обращение. Здесь рабочие почему-то сговорились не глядеть в его сторону.