Владимир Кочетов - Провинциал

Всю неделю я встречался с отцом только вечерами, потому что уходил он рано утром, когда я еще спал, устраивал какие-то порученные ему дела и приходил поздно, я уже собирался ложиться спать.

В воскресенье, проснувшись, он долго лежал в кровати и, когда я сказал, что мы с Витькой хотим поехать на Птичий рынок, махнул рукой:

— Валяйте! А я полежу, набегался за неделю.

Дядя Миша, из солидарности, тоже остался дома. Впрочем, может быть, братьям просто хотелось поговорить, обсудить свою жизнь, и они обрадовались возможности побыть наедине.

Рынок находился недалеко от Витькиного дома — всего несколько автобусных остановок.

Ступив за его ворота, я был оглушен, ослеплен богатством увиденного. Поистине никогда ничего подобного мне и во сне не снилось!

Мы ходили вдоль длинных рядов, Витька чувствовал себя хозяином, довольно потирал руки:

— Ну как? Стоило сюда приехать?

— Что ты, Витька! — восхищенно выдохнул я. — Ты мне должен был с самого начала показать это место!

Мы долго ходили с Витькой по рынку. И я поделился с ним своим открытием: владельцы часто похожи на своих животных, как похожи на них те, кто, в свою очередь, приобретает их. Вот молодая рыжая женщина, в затертой нейлоновой куртке, продает рыжего боксера, у женщины некрасивое лицо, такая же, как у собаки, развитая челюсть. Вот мальчик с отцом остановились напротив клетки с белой свинкой, разглядывают, гладят ее, и наконец мальчик тянет отца за рукав, требовательно кричит: «Па, купи, купи ее!» Отец с готовностью отдает продавцу деньги, видно, на рынок они пришли для того, чтобы купить мальчику подарок, сын берет свинку на руки, она тычется белой мордочкой в такое же белое, свинячье лицо мальчика, и новый владелец так счастлив, что целует ее в нос. А вот сидит на пустом ящике пожилая женщина, перед ней в плетеной корзине огромная племенная крольчиха. Каждый, кто проходит мимо, останавливается, с удивлением говорит: «Такую на ВДНХ надо!» Женщина улыбается, кивает, но никто не хочет заметить, что сама она страсть как похожа на эту крольчиху — такая же большая, дебелая, а ушки из-под старой шляпки торчат остренькие, розовые.

— А ты, Витька, — сказал я, — похож одновременно и на боксера, и на колли, и на болонку. Нос у тебя тонкий, как у колли, пасть, как у боксера, а волосы курчавые, как у болонки.

Витька, по праву старшего брата, дал мне подзатыльник.

— Молчал бы уж, сам-то на кого похож! На цихлиду! — И заржал.

— На какую такую цихлиду? — обиделся я.

— А вот покажу.

Как ни интересны мне были собаки, щеглы, попугаи, свинки, больше всего тянуло меня к аквариумным рядам.

Никогда в жизни не видел я такого разнообразия аквариумных рыбок и даже не подозревал, что существуют на свете барбусы, данио, моллинезии, тетрагонаптерусы, пецилобриконы, миноры, серпасы, тернеции, фундулусы, кардиналы, лялиусы, петушки, фонарики — от одних только названии кружилась голова!

— И на что тебе рыбки, — говорил Витька, — одна декорация! Вот собаки — другое дело!

Мы подошли к большому аквариуму. Витька заорал:

— Вот, вот ты! Цихлида!

За стеклом плавал головастый ублюдок, он выпучивал глаза и то и дело открывал большой круглый рот.

Я всерьез обиделся. Зачем же так орать, даже если я и похож на эту цихлиду?

— Ладно, ладно, — Витька снисходительно похлопывал меня по спине, — балда, я же шучу!

Когда мы проходили вдоль рядов, где продавали аквариумы, у меня забилось сердце и загорелись глаза.

Какой-то сердобольный продавец не выдержал, весело крикнул: «Бери, мальчик, за пятерку!» — хотя аквариум стоил никак не меньше десяти рублей. Я виновато улыбнулся, вздохнул, покачал головой: в кармане у меня было всего два рубля, подаренные утром отцом. Аквариумы стояли прямо на земле, длинные, узкие, стекла сверкали на солнце. Конечно, они были не чета моему!

— Слушай, Витька, — сказал я, — я хочу купить рыбок и увезти их с собой. У нас ведь такого сто лет еще не увидят!

Витька вдруг загорелся и, как всегда, хлопнул меня по плечу:

— О’кэй, сэр! Будет тебе белка, будет и свисток. Ну-ка, выкладывай, что у тебя есть.

Я показал ему два рубля. Витька порылся в карманах, извлек затертую рублевку, сверкнувшую двадцатикопеечную монету и весело гикнул.

— Да тут целый капитал! — вскричал он. — Выбирай, только не теряй голову! Будем торговаться.

Мы остановились перед аквариумом, полным резвых, узких, переливающихся радугой рыбок.

— Вот этих, — сказал я осевшим от волнения голосом.

— Дядь, почем они? — бойко крикнул Витька и шепнул мне на ухо: — Розовые данюшки.

Высокий, широкоплечий, с обветренным красным лицом и слезящимися, подмигивающими глазами продавец наклонился к Витьке, простуженно прохрипел:

— Штука — тридцать копеек. А если семейство будешь брать — по сорок. — Он улыбнулся, и яркие блики, отраженные на лице от воды аквариума, еще больше осветили его улыбку.

— Э-э… — протянул Витька. — Дорого! Пошли дальше!

Мы шли вдоль ряда, Витька спокойно, по-деловому приценивался, но лучшего так и не нашел.

— Ну ладно, дядь, давайте, — согласился он, вернувшись к продавцу розовых данио. — Семейство. Только самка чтоб была под намет. — Он подмигнул мне. — Будешь разводить, и рыбок будет у тебя навалом!

Поймав рыбку, продавец прижал сачок к передней стенке аквариума.

— Нравится?

— О! — Витька довольно кивнул — самка была пузатая. — Дядь, вы бы нам еще и баночку продали, а то забыли мы, брать не во что.

— Тоже мне любители, — вздохнул продавец, но свободной рукой достал баночку с закручивающейся крышкой, нацедил в нее из аквариума воды, — Смотрите, еще сорок копеек.

Витька получил от продавца банку с рыбками, молча отдал деньги.

— Все-таки мало у нас денег, — сказал он, когда мы отошли, — но ничего, главное, самка под намет, будешь разводить.

Мы купили еще семейство золотисто-черных суматранских барбусов и пару петушков. Витька отговаривал меня, петушки, мол, дерутся и забьют насмерть других рыбок, но фиолетовый, отороченный по краям плавников красной каймой самец так понравился мне, что никакие уговоры на меня не действовали. К тому же петушок этот плавал не в отдельной загородке, а вместе с другими рыбками, и продавец, низенький, беспокойный старичок, заверял честью, что петушок вовсе не драчун, а смирный как голубь.

— Знаем мы этих голубей, — сказал Витька. — Держали таких… — Но возражать больше не стал, тряхнул курчавой головой: делай, как знаешь!

Продавец петушка, когда услышал, что я на рынке впервые, подарил мне еще в придачу маленького сомика-санитара, два куста водорослей и крупную водяную улитку.

— Приходите, молодой человек, в следующее воскресенье, у меня будут чудесные копеины Арнольда, удивительно подвижные, живые рыбки — прямо фейерверк! Вам я отдам их дешево, я же вижу, что вы не богатей, но, разумеется, при условии, если вы мне скажете, что вот эти питомцы еще живы и здоровы, а я надеюсь, что так и будет. Кормить их лучше, конечно, живым кормом, мотылем, например, только не слишком крупным. Так приходите в следующее воскресенье, я буду на этом самом месте.