Александр Зуев - Через сердце

Я спустился в носовой трюм. В просторной каюте ослепительно сияла стосвечовая лампа. Ночные бабочки яростно бились о ее раскаленный пузырь и, обожженные, падали на пол, вздрагивая крылышками. В каюте было тепло, чисто, уютно, тихо. Сверху глухо доносилось, как в очереди кто-то нетерпеливо отбивал солдатскими сапогами чечетку.

Почтенная супружеская пара готовилась ужинать в углу за столиком. Он, толстячок с седыми бачками, в парусиновом дачном пиджаке и шляпе на затылке, пытался разодрать надвое вареную курицу. Она, сухонькая старушка в круглых роговых очках, сочувственно следила за усилиями супруга. Даже открылся большой ее рот и выставилась челюсть с зеркальным блеском зубов. Должно быть, из-за этой вставной челюсти речь ее звучала на чужестранный манер — вместо шипящих все время проскакивал какой-то неприятный звучок:

— Постой, Миса, постой, сцас я достану нозик!

Еще один пассажир спустился в каюту — в теплом стеганом ватнике и таких же штанах. Он затолкал под скамью свой гремящий пустыми бидонами мешок и весело оглядел нас из-под надвинутой на глаза кепки.

— Ну, прямо цирк! — сказал он. — Милиция провожать пришла. Тут завсегда скандалы бывают.

Бурое, в седой щетине лицо его лоснилось от удовольствия.

Наверху заревела сирена. Ее воющий голос достигал самого днища катера и дрожью отдавался в ногах. И когда заглох этот отчальный сигнал, мы действительно услышали там, на пристани, раздраженные голоса, — кто-то ругался, кого-то уговаривали, что-то объясняла женщина, отчаянно плакали детишки. Затем на палубе раздались тяжелые шаги, и в нашу каюту ввалился высокий человек с двумя огромными чемоданами. Он был без пальто, без шапки, с растрепанной головой, с красным, разгневанным лицом. Сразу запахло спиртным перегаром.

Оглядевшись, человек прошел к перегородке с надписью «Для пассажиров с детьми», откинул цепочку, свалил с плеча чемоданы и сипло выкрикнул:

— Давай сюда!

По лестнице, пятясь, спускалась женщина, закутанная шалью до глаз. Она осторожно поддерживала за грудки двух заплаканных мальчугашек в одинаковых серых пальтишках и картузиках. Пареньки были одного роста, с одинаковыми личиками. Даже всхлипывали они похоже. И одинаково задрали носишки, следя за полетом большой темной бабочки вокруг лампы.

Новый пассажир достал смятую сигарету, посадил ее в уголок рта и оглядел всех нас исподлобья хмурым взглядом. Видно было, он все еще не уходился после перепалки на пристани и искал, на ком бы сорвать бурлившую злость.

Его жена, понуро опустив плечи, села напротив. Она молчала, уставив в пол пустые, потерянные глаза. Молчали и мы.

И тогда пассажир заговорил сам с собой. Он долго бормотал несвязные ругательства и что-то доказывал невидимому собеседнику:

— «Подпиши, говорит, протокол»… Да, как же! Валидуб тебе подпишет! Ты что, Валидуба не знаешь? Тебе документы надо? Так вот тебе мои документы! На!..

Он выкинул перед собой большие ладони и, как бы удивляясь, поглядел на застарелые желтые бугры мозолей, на следы ссадин и ожогов.

— А ты знаешь, сколько у меня благодарственных грамот? Весь твой кабинет оклеить могу! Про меня в газетах писали. Валидуба везде знают. Спроси на Магнитке, на Челябе спроси… Про меня… сам министр… Да! Знает!..

Тут он снова обвел всех нас подозрительным взглядом: может, кто не верит? Мы сидели с каменными лицами.

— Да, Валидуб тебе подпишет! Как же!

Он передвинул языком сигарету в другой угол рта и помолчал.

— Так-таки и не подписал? — осторожно спросил человек в ватнике.

Валидуб повел на него глазом из-под отяжелевшего века, но не удостоил ответом. Только скомкал сигарету и бросил под ноги.

— А теперь еду в Донбасс. Вот так!..

Он отвалился в угол и замолчал. Дремота одолевала его. Золотистая запутанная чуприна в крупных колечках повисла надо лбом.

Итак, мы кое-что уже знали о нем. Валидуб — какая фамилия! Предки-то валили дубы, — потомок богатырей, он был дюж в плечах и длиннорук. И было жалко смотреть теперь на нескладно обмякшую фигуру этого великана, одурманенного сивухой. Душно стало в каюте от его тяжелого дыхания.

А еще грустней было смотреть на безмолвную жену; она отвернулась в сторону и явно стыдилась нас. И столько было извечной бабьей покорности в этой согнутой спине…

В каюту спустилось трое солдат — молодые, веселые, с белозубыми улыбками.

— Наверху-то сквознячо-ок! — поеживаясь и потирая руки, сказал бравого вида сержант.

— А это, видите ли, — охотно откликнулся человек в ватнике, — когда мыс обходим, тут завсегда с моря сквознячок прошибает. Вот зайдем в протоку — сразу стишает.

Мы и не заметили, как отвалил катер. А он уже выходил из залива на открытый простор, и волна, катившая с моря, все чаще поддавала ему в грудь тяжеловесные тумаки. И было видно, как за черными глазками иллюминаторов проходит мутно-белая струя. Катер начало покачивать.

Крепкий удар волны, заставивший вздрогнуть все судно, привел в себя отяжелевшего Валидуба. Он потянулся, зевнул, взял с колен жены дремавших ребятишек и нежно притиснул к себе. Низко клонился к их падавшим головкам и бормотал тихо, покаянным голосом:

— Сынки мои, сыночки! Думаете, батько ваш пьяный? Ну да, пьяный! Яс-сно! Прощался батько ваш с товарищами, вот в чем дело. Премию пропивали, понятно? Пускай поминают Валидуба, наладчика станков… Вот в чем дело. А приедем в Донбасс, велосипеды вам куплю, сыночки. Ладно? На толстых шинах, дутики?.. Ладно?..

Мальчугашки моргали заспанными глазами.

И тут заскучавшего Валидуба потянуло на песню. Налаживая голос, он прокашлялся и запел:

Но одному петь было неинтересно, — он начал встряхивать и тормошить мальчугашек:

— Э, сыночки! Петька, Митька, слухайте мене…

И заводил снова:

Ребятишки захныкали и потянулись ручонками к матери.

Сержант издали наблюдал эту картину. Он был, как видно, человеком общительным и умел заводить знакомства. Скинул шинель, обдернул гимнастерку и, сияя начищенными значками отличника учебы, прошелся по каюте. Должно быть, душистая волна одеколона, исходившая от молодцеватого сержанта, достигла дальних углов каюты. Не потому ли недвижно сидевшая до сих пор женщина поднялась и стала разматывать шаль? Красивыми белыми руками она ощупала свою прическу, выбрала шпильки и забросила на спину пышно рассыпавшуюся русую косу. И хоть она стояла отвернувшись, мы не могли не заметить по-девичьи нежный и миловидный овал ее лица. В нашу сторону пришла ответная волна запахов — то ли духов, то ли пудры…

Сержант достал из кармана две конфеты и прямым шагом направился за перегородку. Сунул в руки мальчугашкам по конфетине и присел напротив.