Александр Зуев - Через сердце

— Двойняшки? — спросил он.

— Че-го? — Подняв спутанную голову, Валидуб не мигая смотрел на сержанта.

— Двойняшек, говорю, бог послал? — благодушно повторил вопрос сержант.

— А твое какое дело?

Валидуб грубо отобрал у ребятишек конфеты и швырнул сержанту.

— Своих заведи, потом угощай.

Он открыл чемодан, достал большой кулек с конфетами и высыпал на скамейку.

— Нате, ешьте, сыночки!

Сержант оглянулся на прибиравшую волосы женщину и весело подмигнул:

— Перебрал, видно, супруг-то?

— Че-го-о? — Валидуб вплотную подошел к сержанту.

— Набрался, говорю? — все еще улыбаясь, сказал сержант.

— Уходи отсюда! — гаркнул, грозно нагнув голову, Валидуб.

Но уйти было некуда — он загородил проход. Сержант, видимо, не ожидал столь крутого оборота. Он стоял и растерянно улыбался. Но, тут же смекнув, что дело пошло всерьез, четко, как по команде, сделал шаг назад и по-бойцовски выставил вперед локоть. Лицо его побелело, глаза настороженно следили за противником. Он весь напружинился, готовый к ответному выпаду.

— Не советую начинать! — предупредил он.

— Кто? Ты? Мне? Не советуешь?

Валидуб даже обернулся к нам, губы его перекосила презрительная ухмылка.

Все это произошло столь быстро и неожиданно, что мы остолбенели. Подняв над головой кулачищи, Валидуб по-медвежьи попер вперед. Сержант явно уклонялся от боя: он медленно отступал в узком проходе и только прикрывался локтем от падавших ударов. Он был на голову ниже противника и несомненно слабее его, но во всех его оборонительных маневрах видны были расчет и сноровка опытного бойца. Валидуб с силой бил наотмашь и уже несколько раз промахнулся, едва удержавшись на ногах. Но сержант не воспользовался его промашками. И это только поднимало ярость Валидуба. Возможно, что сержант и не поддался бы, но его подвела простая случайность. Отступая, он не заметил, что в конце прохода лежал раскрытый чемодан Валидуба. Сержант попал ногой в его мягкое нутро и оглянулся. В тот же момент толчок в грудь свалил его с ног.

— Э! Э! Нельзя так! Стой, стой!

Солдаты кинулись на помощь сержанту. Молодые, крепкие ребята, они одним броском насели на Валидуба и, скрутив ему руки, оттащили в сторону. Тот бешено дергался и сыпал проклятьями, но солдаты держали цепко.

— Сдать его капитану! — посоветовал человек в ватнике. — Пусть запрет в душевую. Я так и знал, скандал будет! Как в воду глядел!

— Это узасно, узасно! — клацала трясущейся челюстью старушка, ухватившись за рукав супруга.

Истошно вопили ребятишки.

Солдаты переглянулись и потащили Валидуба к выходу. Трудно было понять, что они затевали.

— Идем наверх, — сказал один из них, — там разберемся.

— А что? Идем! Думаешь, испугался? Да я вас таких десятками побрасывал…

Казалось, он сам ускорил шаг.

Они ушли на палубу. Женщина подхватила мальчиков на колени, прижала к себе и шатром накинула шаль. Детишки притихли. Казалось, все трое чутко прислушиваются к тому, что происходит на палубе.

В каюте стояла напряженная тишина. Слышно было, как винт машины упорно буравит водяную толщу, как стучит в борта встречная волна.

Человек в ватнике вытянулся на опустевшей скамье.

— Ну, дадут ему там сейчас солдаты жизни! — весело сказал он.

— Узасно, просто узасно! — схватилась за сердце старушка.

Из-за перегородки вышел сержант. Кажется, он немножко прихрамывал. Нахмуренный, грустный, одиноко сел в углу. Человек в ватнике насмешливо поглядел на него. И решил заговорить:

— Ты не обижайся, солдат, скажу я тебе, плохой из тебя выйдет вояка! Я бы на твоем месте чем попало его так бы стукнул…

— Нельзя! — твердо сказал сержант.

— А чего нельзя? Он тебя вдарил.

— Так ведь пьяный… Нельзя солдату с пьяным связываться. Закон такой есть.

— Какой такой закон? — Человек в ватнике спустил ноги и подсел ближе к сержанту. — Я сам в матросах служил, все законы знаю. Бывало, попробуй кто из гражданских задеть наших, сразу засвистят пряжки.

— Не для того солдат форму носит, чтобы с гражданскими воевать, — наставительно сказал сержант. — Притом же, говорю, пьяный… Честь солдата — понимаешь?

— «Пьяный, пьяный»!.. Да мы однажды в плавании в гамбургском порту стояли, в биргалку ихную зашли, а там пьяный боцман — инглиш возьми и толкни одного из наших. Так мы с братвой такое сотворили! Все столики кверху ножками стояли, — вот как! Выгнали к черту всех инглишей!.. А пришли на корабль, доложили дежурному мичману, и все начальство сказало: «Молодцы, ребята!» Ну, для виду пожурили, конечно, — сам начальник порта приезжал жаловаться… Закон! Что ты мне толкуешь! Знаю я все законы…

Сержант помолчал, подумал. Потом спросил:

— Это в каком же году было? Когда?

— Ну, когда? При царизме было. На «Гориславе» я служил.

Сержант подумал еще и сказал серьезно:

— Была та слава, да сгорела!..

И отвернулся, как бы показывая, что говорить больше не о чем.

— Эх, не тот нынче солдат пошел! — сказал человек в ватнике.

Он обернулся к нам, как бы ища сочувствия. Но никто из нас не поддержал его. Мы молчали, обдумывая про себя многозначительные слова сержанта о сгоревшей славе. Журчала за бортами вода. Сирена наверху все чаще подавала короткие сигналы встречным судам. Мы входили в протоку. И вдруг над нашими головами послышался топот многих ног, что-то тяжко грохнуло на палубе, донеслись крики, пронзительный свист… Даже, казалось, дрогнуло и качнулось набок наше судно.

— Ну, дают жизни! — довольно сказал человек в ватнике. — Вот это по-нашенски.

Он пощелкал себя по горлу и добавил:

— Солдатики тоже небось заложили…

— Позвольте, — заволновался толстячок в шляпе, — но ведь на катере, кажется, сухой закон?

— Кому сухой, кому мокрый… Лушке-буфетчице ведь тоже жить надо.

— Возмутительно! — сказал толстячок. — Я этого так не оставлю… я напишу…

— А вы кто же будете? — помолчав, осведомился человек в ватнике.

— Я пенсионер… областного значения.

Хотя это было сказано веско и даже с оттенком гордости, человек в ватнике скривил губы:

— Ну, пишите!.. Время у вас хватает…

Борьба на палубе меж тем продолжалась. Мы слышали тяжелую возню над головой, точно бился кто-то придавленный к палубе и судорожно ерзал каблуками.

Старушка вздрагивала при каждом стуке и хваталась за супруга-пенсионера. Она закрыла глаза, большие очки съехали на кончик носа.

— Достань, Миса, мою скляноску, — слабенько прочмокала она. И добавила совсем жалостно: — В козаном семодансике…

— Безобразие! — вскочил пенсионер. — Я, наконец, пойду жаловаться. Где ваш офицер?

Он достал из кожаного чемоданчика склянку с лекарством, подал старушке и схватился за пальто.