Александр Зуев - Через сердце

Человек в шинели молчал. Черепанов сел и довольно огляделся на все стороны.

— А теперь вернемся к обсуждению зачитанной инструкции.

— Ну… уел! — сказал кто-то.

Опять кисет пошел по рукам, и все задымили. Напряжение сразу спало.

«Только и всего? — пытался дать себе отчет Сергей Ильич. — Что же, собственно, здесь произошло?»

Он плохо разбирался в деталях происшедшей «драчки». И все же в запутанной речи человека в шинели ему почудилась доподлинная тревога о живом деле. Но поставленный им вопрос был ловким маневром на глазах у всех снят с обсуждения. Сергей Ильич сочувственно оглядел понурую фигуру «чихаловского агента» и подумал: «Надо будет поговорить с ним, выяснить, в чем тут дело… Хорош же Черепанов! Вон он сидит, довольно раздувая ноздри. Подумаешь, победа!..»

Сергей Ильич посмотрел на часы и вышел в коридор.

Осторожный в своих выводах, Сергей Ильич все же не доверился этим впечатлениям и решил еще приглядеться. Поэтому он ни словом не обмолвился Черепанову о «драчке», а заговорил о вешалах.

О вешалах много писали в местной газете. В резолюции райкома вешала были признаны «основным и решающим методом сеноуборки». В чем же дело? Что мешает повсеместному его применению? Почему не выправляется положение?..

Черепанов ответил на эти вопросы так:

— Конечно, резолюция правильно ставит вопрос. Но надо знать мужика: выгода для него главное. Вешала — дело новое, а все новшества проходят туго. Надо было его заинтересовать, — эту сторону недоучли. Ты дай ему льготу, он тебе сено на печке высушит… Надо было разработать ряд мероприятий…

Разговор этот начался у них, когда они в потрепанном «газике» выехали за городскую околицу. По брезентовой крыше кузова дробно выплясывал дождь. Из-под колес шумно выплескивалась застоявшаяся в колеях вода. За окнами бежали туманные глинистые поля, изрытые канавами. Тенью прошли сбоку сушильные сараи кирпичного завода.

— Значит, не сумели заинтересовать?

— Я считаю, что в этом главная задержка.

Главная ли? Сергей Ильич никак не мог согласиться с этим. Он верил в великую воспитывающую силу времени, событий, живого повседневного дела. Разве колхозник не общественный человек? Ведь «мужицкое»-то в нем помаленьку выветривается. Конечно, нельзя забывать о материальном интересе колхозника. Колхозник должен жить зажиточно, кто против этого спорит? Разве наша партия не думает, не заботится об этом? Но нельзя все сводить к одной выгоде, неправильно это!

— Думаете, неправильно? — покосился на него Черепанов, и в этом взгляде Сергей Ильич почувствовал недосказанное: «Эх вы, городские идеалисты!..»

Машину сильно тряхнуло на ухабе, и «практик» грузно налег тяжелым плечом, забивая «идеалиста» в тесный угол. Сергей Ильич как-то неприятно ощутил этот толчок.

Он вдруг почувствовал, что напал на тот пунктик, с которого начинаются его разногласия с Черепановым.

«Вот тут мы тебя и прощупаем», — подумал он, вполглаза оглядывая грузную его фигуру.

Как раз перед поездкой сюда Сергей Ильич работал над докладом о характере производственных отношений при социализме. Он считал, что вопрос этот продуман им до конца, все доказательства собраны, все стало теперь на свои места.

Но это было половиной дела. Сергей Ильич любил добиваться той простоты языка, за которой стоит ясная чистота мысли. Нелегкая это задача — переводить отвлеченный язык теории на обиходную речь простых людей. Сколько на это уходило черновой работы, сидения по ночам, бумагомарания! Он перечитывал вслух свои наброски, подозрительно вслушиваясь в каждое слово: не примелькалось ли оно, не тяжелит ли фразу, бьет ли в точку?..

Сергей Ильич любил свое дело и особенно охотно проверял доходчивость своих рассуждений на простом слушателе.

Он оглянулся на соседа. Черепанов молчал, уткнув нос в поднятый воротник.

— Вот вы сказали: выгода — главное, — начал Сергей Ильич. — А что такое выгода? Возьмем это слово на зубок…

Конечно, и при социализме остается труд для себя и труд для общества. Косная человеческая память все еще подсовывает нам старые мерки: «свое» и «казенное». Но ведь наше общество — это уже не безликая «казна», это все мы — и вы и я, в том числе. Следовательно, работая на общество, создавая «совокупный» общественный продукт, мы опять же работаем на себя. Не так ли?..

А если это так, то и труд для общества в наших условиях должен быть столь же радостным и желанным, как и труд для себя. Вот почему именно у нас, в наше время так бурно бьют родники трудового вдохновения — в соревновании, изобретательстве, поисках скрытых резервов, народной бережливости.

Я знаю один старый завод. Он из года в год работал плохо и приносил убытки. Бился трест, билась администрация — ничего не получалось. Наконец партийная организация обратилась к рабочим с призывом: «Товарищи, вытащим завод из трясины!» Не с заклинаниями выступили, нет! Сделали по-умному. Собрали наперед лучших производственников, посоветовались с ними: где у нас жмет, какие узлы надо развязать, в чем главная задача? Составили вопросник и вывесили на всех углах — думайте, товарищи! И вот посыпались в партийную организацию предложения. Множество ценных мыслей, догадок, подсказок. Когда их осуществили, завод был поставлен на ноги и работает не только без убытков, но и приносит прибыль. Вот как это у нас делается!..

Сергей Ильич увлеченно повернулся к Черепанову и вдруг заметил, что глаза его заволакивает сонная пленка.

— Вам это неинтересно? — спросил он.

— Нет, отчего ж!… — Черепанов встряхнулся и полез за кисетом. — Так вы, выходит, оратель?

— Я пропагандист.

— Хорошо. Вот вы и растолкуйте все это нашим мужикам.

Скрытое ехидство почудилось в его голосе.

— Знаете, — еле сдерживая раздражение, заговорил Сергей Ильич, — в первую очередь, я вижу, это надо растолковать руководящим работникам. И потом, что это за язык — «мужики, мужикам»? Это оскорбительно…

— Я сам мужик! — выкатив глаза, рявкнул из своего угла Черепанов.

— Ого!

Сергей Ильич посмотрел на него с удивлением и смолк.

«Ну его к черту, — решил он. — Не хватало, чтобы мы с ним поругались в самом начале работы. Надо запастись терпением, посмотрим, что будет дальше».

И он отвернулся к окну.

Машина свернула на проселок. Колдобистая дорога пошла меж двух изгородей, за ними зеленели ржаные поля. В щель поддувало сладковатым запахом зацветающих колосьев и придорожной ромашки.

Толчки стали чаще. Хрустели и потрескивали под сиденьем пружины. Шофер усиленно крутил баранку, выбирая дорогу. «Газик» то и дело оседал в глубоких выбоинах колеи, отфыркивался, осаживал назад и упорно пробирался дальше.